— Мразь! — выдала я, повторяя взмах кистью. Облачко, только уже раза в два больше первых двух снесло его за деревья метров на пять.
Я подошла к женщине, уже понимая, что увижу. У мальчика была разбита голоса, а лицо залито кровью. Я опустилась на колени перед матерью не зная, что сказать, что сделать и тут увидела, что мальчик еще дышит. Слабо, почти неощутимо, но дышит.
По щекам полились слезы радости. Ладони, что-то внутри, может быть инстинкт, интуиция, соображалка местных широт, не знаю, что меня подтолкнуло, но я просто позволила этой самой радости перелиться через руки в ребенка. Все свое чувство облегчения, что мальчик не погиб, весь свой страх за него и просто радость, что не стала свидетелем убийства ребенка, все и еще чуть-чуть я старательно выжимала из себя в него. С одной единственной мыслью: только бы выжил, а потом жил очень долго! Если сравнивать с ощущениями, знакомыми мне по прошлой жизни, то это можно сравнить со слезами. Если вы когда-нибудь сдерживали подступающие слезы достаточно долго, а потом, наконец, позволили им выплеснуться наружу, то можете примерно представить, что испытывала я. Из меня что-то исторгалось, что именно и зачем я понять не могла и не думала, а просто делала. Возможно, в глупой попытке унять чувство вины. И мне все время кажется, что я даю крайне мало, что нужно еще отдать и буквально выжимаю все позитивные эмоции, которые у меня были за всю мою жизнь.
Отключилась я только после того, как мальчик взял меня за руку. Я улыбнулась. А дальше гул в ушах, меня как-то сносит вглубь собственного тела, странное ощущение, радостный крик женщины, потом испуганный и на меня, стремительно несутся пара шишек и очередной корень дерева…
Глава 3
Бывают трудные дни? А ты на это посмотри!
Только рука друга может вырвать шипы из сердца.
Гельвеций К.
Мир возвращался медленно и крайне неохотно. Состояние, если без подробностей, то средней паршивости. Когда плохо, но не на столько, чтобы забыться или начать мечтать о потери сознания. Болело все, причем разными болями. Голова звенела, так что уши закладывало. Плечо жгло, как после ожога. Бедро саднило, как в детстве ободранные коленки. И в довершении, словно вишенка на торте: дикая слабость. Если, раньше говоря о слабости и усталости, мне казалось, что я понимаю о чем говорю, то сейчас беру все свои слова назад. Вот она, настоящая слабость, когда даже пошевелить пальцем кажется слишком тяжкой задачей.
Я открывала и закрывала глаза, пялясь на светлый потолок с поперечными темными балками. Периодически пыталась осмотреть комнату, но взгляд не за что не цеплялся, а просто выносил общий вердикт — в комнате много мебели. Пахло вкусно, но при мысли о еде начинало тошнить. Через большое окно ко мне попадало много света, из чего я сделала вывод, что уже день, но на этом все. Мозгу было лень думать, как и всему телу двигаться. Даже дыхание стало медленным и редким, приходилось напоминать себе сделать вдох.
Еще никогда у меня не было ничего похожего, хотя болела я часто и имела какие-то представления о плохом самочувствии. Какую-то часть меня пугало такое положение дел, и я старалась не заснуть, резонно опасаясь, что могу и не проснуться. Лениво следила за пляшущими пылинками в солнечных лучах.
Иногда моя соображалка вспоминала о том, кто она и подкидывала провокационные мыслишки, но я от них отмахивалась. Плевать, на все плевать. Говорят, что если лежать не подвижно, то время тянется очень медленно. Поверьте, опытному человеку: наглая ложь! Время бежит слишком быстро. Несколько раз я все же не выдерживала, веки сами опускались, но заснуть не получалось, просто несколько минут я была в более сонным состоянии, чем с открытыми глазами.
Вот в один из таких моментов релаксации от солнечного света, который уже бил в лицо, дверь распахнулась. Я даже не вздрогнула, ей богу, если бы меня сейчас потащили на костер, я бы и бровью не повела. В состоянии полного похренизма есть свои плюсы, определенно есть…
— Что-нибудь изменилось? Она приходила в себя? Просила еды или воды? — спросил незнакомый мужской голос с хрипотцой, но по комнате никто не ходил, видимо он стоял в дверях.
— Нет, господин. Она даже когда лекарь раной занимался, не пришла в себя. Он сказал, что нужно мага звать, а еще лучше кого-то из… них, а то и умереть может. — этот голос мне знаком. Та самая женщина с ребенком. Теперь, после ее крика, я ее всегда узнаю.
— Я еще ночью вызвал их сюда, не знаю, кто прибудет, но они сильно удивились, даже не поверили.
— И когда они прибудут, господин?
— А, Пенему, их знает! До нас от их заставы дня три пути! А если не поверили, так вообще могут не приехать! Решат, что мы тут просто все дураки деревенские. — в голосе мужчины явно прослеживались недовольные нотки.
— Как?! Она же умереть может, лекарь ведь сказал!
— Ну, и во мглу ее! Без этого проблем хватает!
— Может мага, господин?
— И где я тебе его найду? — вспылил мужчина. — Сам вижу, что надо, но ты не хуже меня знаешь, что нет их здесь!
Повисла пауза.
— Ладно, просто забудь! Если уж ее собратья на помощь не пришли, когда она кровью истекала, значит так и должно быть. Пусть будет, как будет. — уже спокойно сказал мужской голос. — Лекаря позови, пусть даст ей отвару от боли побольше. Пусть хоть умрет не мучаясь.
Женщина всхлипнула. Послышались удаляющиеся шаги, и я опять осталась одна.
"Тебе труба!" — подытожила весь диалог моя соображалка.
Я ее проигнорировала. Чихать я хотела на всех и вся, и на себя в том числе. Меня снова накрыло прекрасное состояние безмыслия. Если бы не боль в руке, сама уже давно решила бы, что умерла. Но редкие вспышки более острой рези напоминали, что я все еще есть. В очередной раз устала глазеть в потолок и прикрыла веки. Дверь опять открылась.
Тяжелые шаги, какое-то шуршание и бряцанье. Кто-то что-то расставлял, где-то рядом. С трудом вспомнила, что в комнате имеется стол и вроде бы не так далеко от меня.
— Что-нибудь нужно? — спросили от двери.
— Воды принеси, желательно таз. Надо раны промыть. — голос деловитый, уверенный и усталый, как у всех врачей.
Вот удивительно, мне еще никогда не встречались врачи, которые бы любили общение с пациентами. И чем лучше врач, тем больше он брезгует говорить с больными. Похоже, есть вещи, которые не меняются даже в параллельной реальности.
Местный знахарь быстро откинул одеяло, взял мою раненую руку и отвел ее в сторону, потом принялся разматывать повязку. Я это поняла даже, не открывая глаз, потому что ткань, видимо успела хорошо пропитаться кровью и прилипнуть, а теперь каждый моток отдирался от соседнего со вспышкой боли в моей голове. Сдержать стон так и не вышло.
Лекарь многозначительно замер, положил конечность на место, потом бесцеремонно стал поднимать мне веки. Я увидела лицо мужчины лет сорока. Тонкий нос, широкие скулы, острый гладкий подбородок и глаза полные научного интереса, но не сочувствия.
— Ты меня слышишь? — четко разделяя каждое слово, спросил он.
Я даже попыталась ответить, но сдалась на пол пути. К черту все, я устала. Видимо мой закатавшийся зрачок сказал ему куда больше, чем мог, потому что он, наконец, отпустил мое веко и отошел. Женщина вернулась с водой, некоторое время они о чем-то говорили. Я могла бы попытаться вслушаться, но мне было все равно. Мне протерли руку, смыли кровь, потом помазали чем-то пахучим и снова перевязали. Вернулась я к их разговору только, когда женщина закричала:
— Нельзя так! Нужно что-то сделать!
— Я ничего не могу. Я магией такой не владею. Вот они владеют, они могли бы помочь, а я нет.
— Старшина латников, уже вызвал их. Если приедут, то дня через два, они же быстрые.
— У нее искра тлеет, может день еще протянет, но больше вряд ли.
"Все! Тебе полнейшая труба! Раз Айболит сказал, значит точно это не авитаминоз и кофе не поможет!" — попыталась пошутить моя соображалка.
Я согласилась, а что еще делать? Спорить со своим внутренним голосом — это первый шаг к психушке. Прочие размышления стали совсем вялыми и нудными. Мысли перешли в короткие, ничего выражающие слова, а они в тяжелый сон.