— Утро?! — саркастически воскликнул он. — Я не могу поверить! Неужели ты в такой день могла спать до обеда, как всегда? Я жду материал, они ждут материал, все люди, которых я держу, ждут этот материал! Ты что, еще не начинала?!
Катя слушала его возбужденный монолог, видела в воздухе его любимые знаки препинания — восклицательный и вопросительный, чтобы обязательно рядом. Ждала не паузы, а спада интонации. Опалов уже устал от себя, ему уже нужны ее объяснения, оправдания, обещания. Готов к самому неприятному повороту: она сегодня не успеет сделать. И надеется, что все же сумеет ее заставить. Катя говорит спокойно, очень лаконично, для убедительности оперирует цифрами. Столько будет страниц, столько использованных источников, столько цитат из интервью с героями — все уже готово в голове. Осталось только записать. Это три с половиной часа. И вывод. Это самое главное. Мысль ясна, нужен особый, убийственный поворот. Чтобы читатель ахнул и вернулся к началу. На это еще час.
— К концу рабочего дня пришлю.
— У меня нет конца рабочего дня, — говорит уже примирительно Опалов. — Старайся, не спеши. Как же мне с тобой не повезло. Ты такая талантливая и невозможно красивая, и все это просто убивается твоей ленью. Я истерзан твоим отношением и твоим существованием. Но я верю, что ты не подведешь. Ты понимаешь, что мы сегодня запустим бомбу?!
— Конечно. До связи.
Катя ставит в посудомойку чашку, делает глубокий вдох и возвращается в комнату, в ее священный угол, где она делает самое главное в жизни. Работает. И пока она преодолевает эти метры, совершается главное чудо ее жизни. Это тяжелое и совсем не радостное чудо. Нежная, томная, благоуханная и спокойная, как ночь, женщина в конце короткого пути станет бойцом, трибуном и мстителем. Защитником всего, что нуждается в защите. Она сделает все как нужно, как хочет Опалов. И будет бомба, и будут любые последствия. И Катя испугается задним числом даже за собственную жизнь, за мамино здоровье. Но это порядок вещей. И его изменить невозможно.
Можно только остановиться и в последний раз в сладкой тоске взглянуть на кровать — последнюю возможность побега. От всего — от работы, от людей, от долга, от миссии, от жизни, которая так груба и нелепа в отличие от ярких, диковинных снов. Во снах все сбывается, в жизни же все наступает, давит и преследует.
Катя вспомнила разговор с начальником: эту смесь недовольства, раздражения и зависимости от нее. Такая мужская смесь. Она проявляется в разных аспектах. Муж Георгий так же терзался и мучил ее, не справляясь с постоянным контактом. Он хотел чего-то вроде припадков блаженства, между которыми объект маршировал бы перед ним, как солдат в строю. С Катей так не получалось, мягко говоря. И Георгия это бесило. Что совершенно не нужно было Кате.
А как было бы с Виктором? Как бы с ним все было у нее, если бы они жили, как обычные муж и жена? Не было у Кати ответа на этот вопрос. В одном она была уверена: Виктор тоже не представляет. Он и не разрешает себе мысли о подобной возможности. Он живет тем, что у них есть. Часами, минутами и секундами. И он постоянно удивлен. Самый искренний человек — ее Виктор.
— Как же это все… Какая ты… Я не представлял себе, что так бывает.
— Как? — спрашивала Катя.
— Так красиво, как в кино, — отвечал ей этот взрослый, опытный мужчина, которого запретное чувство превратило в потрясенного ребенка.
Через час не было ни дня, ни времени, ни воспоминаний о силе горячих рук Виктора. Было поле боя и ее, Катино, оружие — слова. Ей дано находить слова, которые пронзят чье-то сердце, которые многое прояснят даже для самых тупых законников. И которые раскроют высоту и необходимость одной души, припечатают тяжелой плитой преступный замысел тех, кому о душах не пришлось даже слышать.
Вместе с Катиным сердцем горело ее тело. Временами оно застывало от чужой боли, а после очередного рывка мысли его омывал горючий пот. Халат опять лежал у ее ног. А сухие глаза горели от слишком яркого внутреннего пламени.
Телефон звонил давно, наверное. Катя не услышала, она случайно на мобильник посмотрела и увидела, как он дрожит и светится от своей вибрации. Имя Марины на дисплее подействовало мгновенно. Как ледяная глыба, рухнувшая на голову. Катя схватила телефон, долго слушала, цепенея, застывая, пытаясь сбросить ощущение, будто это просто продолжается недавний сон.
— Я не звонила тебе, пока все не узнала сама, — говорила Марина. — Ты же знаешь, какие у меня информаторы. Более точной картины даже ты бы не получила. И была надежда, что все не так плохо. Нет, ты не пугайся. Виктор жив. Он в реанимации. Было так.