В том виде, в каком прибыли в полк из Союза. В парадках и фуражках.
Повседневную одежду и обувь им самолично принёс в камеру их старшина роты
В полку почти каждый день кого-то арестовывают, а меня, за острый язык и живость характера, так чаще остальных. Арестами никого не удивишь, но вот что бы так как этих двоих!..
Поездка в СССР - событие неординарное даже для шакалов и кусков. Каждый шакал и кусок раз в год убывает в отпуск на сорок пять суток, не считая дороги, и это новость батальонного масштаба - "старший прапорщик Мусин убывает в отпуск, обязанности исполняет замкомвзвод". Поездка рядового или сержанта на Родину возможна только в одном случае и только в один конец - на дембель.
Прибыл в полк - служи.
Сержанты - полтора года до замены, рядовые - два.
Отслужил? Прощайся со Знаменем, надевай парадку, получай в штабе документы и всего тебе хорошего.
Лишь раз я видел солдата, съездившего домой посреди службы и вернувшегося в полк из дома. Не дай бог никому так отдыхать от войны: у пацана умер отец и полкан отпускал его на похороны.
Вернувшиеся в строй из госпиталей - не в счет. Госпитали и лазареты все местные, тутошние, не заграничные. Легкие и средние ранения, а также дристунов и желтушников лечат в дивизионном медсанбате в Кундузе. С тяжелыми ранениями по воздуху перебрасывают в армейский госпиталь в Кабул. Я не знаю как надо покалечиться, чтобы тебя отправили на излечение в Ташкент? Наверное, голову должно оторвать.
Не из госпиталя, не с дивизионной парткомиссии, не переводом из другого полка, а из вожделенного и недосягаемого на долгие месяцы службы Советского Союза в пункт постоянной дислокации заваливают два кренделя, одетых не как нормальные люди - в хэбэ и панамы, а так, будто их только что выдернули из кинотеатра в Кишинёве, где они законным образом тратили свою увольнительную и кушали мороженое: в фуражечках, кителях и легких ботиночках.
Ей, богу, приезд генерала не вызвал бы столько горячего любопытства полкового люда. Кренделя завалили в штаб, а точнее - были завёрнуты в него прямо с КПП сопровождающим их от границы шакалом, и через короткое время к штабу уже бежало трое караульных бодрствующей смены с примкнутыми к автоматам штык-ножами. Вновь прибывшие вышли из штаба уже под конвоем и прямо с вещмешками, сверкая кокардами фуражек, пошлёпали на суровую гауптическую вахту.
В скудном на новости и развлечения полку событие стало главной темой для обсуждений и пересудов.
Этим же вечером вместе с ротой я заступил в караул выводным гауптвахты где, разделенные по званиям, в сержантской и общей камере содержались счастливчики, еще утром топтавшие родную землю СССР в приграничном Термезе. Едва только я принял пост и попрощался со старым выводным, как немедленно отпер обе камеры и вывел арестованных - вроде как на оправку. Оба залётчика были мои однопризывники из разведроты: с сержантом я приехал в Афган на одном КАМАЗе в компании братьев Щербаничей и Рыжего.
Молодой воин из числа караульных бодрствующей смены был заслан мной на хлебозавод за горячим хлебом. Другой молодой воин с тремя фляжками на ремне был направлен на полковую чаеварку. Арестованным в зубы было засунуто по сигарете и дадено еще по паре напрозапас, а сам я превратился в самого жадного слушателя по эту сторону советско-афганской границы.
Начало истории я знал.
В феврале месяце, когда политические вербуют среди солдат потенциальных курсантов военных училищ, человек двадцать полковых духов, задолбанных дедовщиной и подавленных ежедневным наблюдением застивших горизонт гор на юге и унылой пустыни на севере, написали рапорта на поступление. В том же феврале в полк пришло молодое пополнение, перехватившее трудовую вахту по шуршанию в палатках, модулях, столовой и парке. В марте духи стали черпаками. В мае из учебок пришли сержанты младшего призыва и жизнь наладилась. Март, апрель, май, июнь полк провел на операциях и на некоторых "февральских писарей" были поданы наградные. Для всего нашего призыва наступили золотые дни привилегий старослужащих, когда солдат знает только службу и не марается на хозработах. Деловая активность в торговле с афганцами достигла своего наивысшего напряжения, в беседы с аборигенами мы стали вступать открыто, без оглядки на старший призыв и шакалов. Всё вырученное от мены оседало в наших карманах и делилось только на однопризывников, без отстёжки старшему призыву. Год, оставшийся до дембеля, надлежало потратить на подготовку к нему и на покупку диковинных подарков для родных и близких.