— Ты странный сегодня.
— Ответь мне. Прошу, — Джордж пристально смотрел на нее, а перед глазами всплывало решительное бледное лицо с поджатыми губами. Влюбленное до беспамятства.
— Никто не вправе так распоряжаться своей жизнью. У каждого из нас свой черед, — Джинни соскользнула с кровати. — Ты пугаешь меня, Джордж, — она стиснула кулаки. — Да, его больше нет. И всем нам очень больно. Но ты должен жить. Ты обязан жить ради нас всех, понимаешь?
Джордж внезапно усмехнулся. Это тоже любовь. Вот такая. Когда ты обязан.
— И у меня нет права на выбор, правда, сестренка? — тускло откликнулся он, чувствуя себя заложником их общей любви.
Джинни, испуганно глядя на него, молча помотала головой и скрылась в дверях.
— Не говори маме, — только и успел крикнуть Джордж, как дверь за ней с грохотом захлопнулась заклинанием.
Джордж откинулся на спину и закрыл глаза. Этот день обещал быть самым длинным в его жизни.
*
Как сегодня дожить до полуночи? Если Джордж и выжил вчера, то только ради сегодня. А сегодня… Даже стрелки часов над ним издевались.
Тик-так. Всего только одиннадцать. Утро. Папа на работе. Тик-так. Джордж уперся локтями в столешницу. Мама в Министерстве у Перси. Тик-так. Капает время.
Джордж обхватил голову руками, продолжая гипнотизировать циферблат пристальным горьким взглядом. Длинная стрелка чуть дрогнула и неспешно переползла на минуту. Тик-так. Джинни в Хогсмиде. Тик-так. Да как же медленно тянется этот день! Джордж продолжал с отвращением смотреть на часы — он теперь их так ненавидел, за то, что на них больше не было Фреда — и отсчитывать минуты, стараясь не думать о том, что день только начался.
— Джордж? — теплая ладонь легла на его плечо. И глаза внимательные, тревожные сквозь заслонки очков. — Ты как?
Джордж резко обернулся к нему. Встревоженный, взъерошенный, заботливый. Все как всегда.
— Зачем тебе очки, Гарри? Хочешь, я исправлю твое зрение? — Джордж, радуясь своему не-одиночеству, протянул пальцы к смущенному лицу и зачем-то потрогал холодную оправу.
Гарри улыбнулся ему, как всегда обаятельно и открыто, но с ноткой тоскливой горечи.
— Не знаю. Привык, — и чуть смущенно добавил. — За ними легко прятать мысли и чувства.
Тик-так. Никого больше нет. Только они с Гарри. И огромный пустой дом. Пустой, как никогда.
— Неужели тебе тоже есть, что прятать, герой? — Джордж медленно отвел руку от его лица и снова уперся локтями в стол, подпирая кулаком подбородок.
— Конечно. Так же как и тебе.
Тик-так. Это стучат часы или испуганно колотится сердце?
— Что ты имеешь в виду? — Джордж снова прилежно уставился на циферблат. Излишне внимательно.
— Я знал про вас с Фредом.
Звяк. Тарелка в мойке, поддерживаемая магией, рухнула и разлетелась на кучу осколков. Джордж вскинул глаза, чувствуя, как смущение заливает щеки и шею. Ну почему они с братом… он всегда так подло краснеет?
— Что… знал? — не надо было спрашивать, ох, не надо.
Но Гарри, возвышаясь над ним, смотрел уверенно и прямо, не осуждая:
— Всё, Джордж. Я знал про вас всё.
Джордж усмехнулся, стыдливо пряча глаза.
— Ты всегда был умным парнем, Гарри Поттер.
— Мантия-невидимка. А вы всегда были неосторожными. И так влюблены, — Гарри снова заботливо прикоснулся к его плечу. — Я все понимаю, Джордж. Если я могу для тебя хоть что-нибудь сделать…
Джорджу всегда нравился Гарри: он был похож на большого щенка — такой же верный и всегда готовый помочь. Джордж повернулся к нему и внимательно посмотрел в его лицо — в зеленых глазах только сочувствие.
— Уже сделал и много. Не осуждаешь, — он смущенно перевел взгляд на часы.
Гарри снова улыбнулся и опустился на старенький коврик рядом с его стулом, обхватив колени руками и тревожно поглядывая на него снизу вверх. Джордж невольно усмехнулся, чувствуя, как по груди растекается благодарное тепло. Национальный герой, который меньше всего походил на героя: наивный, вечно растрепанный, добрый и честный. И внезапно Джордж даже не понял — скорее, почувствовал — как сильно, до боли, до слез, в него мог влюбиться Малфой, вечно прилизанный, застегнувший на серебряные пуговицы всю свою душу. И вопрос сорвался с губ сам собой:
— Гарри, ты любил кого-нибудь? Кто тебе нравился в школе?
Гарри внезапно опустил глаза и неловко заерзал на месте, прислоняясь затылком к ножке стола:
— Кроме твоей сестры? — он опустил голову вниз. — Ну… еще Чжоу… Ты, наверное, ее помнишь? Но там так ничего и не вышло.
Его щеки слишком сильно пылали смущением. Показалось, или ответ был где-то рядом? Джордж опустил руку ему на плечо:
— Гарри, ты узнал про меня слишком много. И не стал надо мной смеяться. И никому не сказал. Я тоже не скажу. Мне некому говорить. Просто доверься.
Гарри поспешно отвел глаза в сторону и даже шея у него покраснела:
— Ну… в общем… Это было давно… Я уже толком и сам не помню… Были взгляды… в Большом зале… Много… Я… я не знаю, что это было. Начинаю вспоминать, и голова сразу болит. Проще не думать. Но я помню, что он…
Джордж резко подался вперед:
— Он? Не она?
Гарри закусил губу и помотал головой. И, почувствовав, что Джордж не сводит с него испытующего взгляда, решительно выдохнул:
— Он, — Гарри вскинул на Джорджа несчастные глаза и жалобно сказал: — Ты сможешь понять. Только ты и поймешь меня, Джордж. Это был “он”.
И хоть Джордж уже и сам знал ответ на свой вопрос, но все же решился спросить:
— Малфой?
Гарри покраснел еще больше, становясь уже просто багровым, но снова прикусил губу и решительно кивнул.
— Почему именно он? — впервые за все это время Джорджу на самом деле стало хоть что-то интересно. — Ты же его ненавидел…
Гарри убито посмотрел на него:
— Я его чуть не убил заклинанием, — он прикрыл глаза и задышал быстро и часто, поглаживая пальцами лоб: — Кровь везде. И вода… И он такой, знаешь… Настоящий. Впервые в жизни… Страшно было ужасно. Но именно тогда я его и увидел. Такого, как есть. Без преград. И глаза его… Ему было больно и страшно… Я прикоснулся и понял, что не хочу отпускать. Никогда. Его кровь на моих ладонях… — Гарри зажмурился и помотал головой. — Я не знаю, что со мной было. Только потом не мог перестать на него смотреть. Так больно и сладко. Хотелось то умереть, то парить. Я же не нужен ему был совсем. А однажды он взглянул на меня и вдруг улыбнулся. Представляешь? Именно мне. Улыбнулся. Простил. Я думал, что у меня крылья растут, и я просто взлечу. И тогда я подумал… подойду к нему… и скажу… Скажу ему всё… будь что будет… Что он… для меня…
Гарри говорил все медленней и тише, хватал ртом воздух и с силой тер голову, видимо, начинала болеть. Но Джордж, вслушивающийся в каждое слово, неумолимо схватил его за плечо, требуя продолжения:
— А… потом? Что было потом, Гарри? Ты к нему подошел? Что ты сказал ему? — настойчиво спросил он.
Гарри неожиданно вздрогнул, словно морок, навалившийся на него, ушел, растворился в тумане, повернулся к Джорджу, как ни в чем ни бывало, и широко улыбнулся:
— А потом я понял, что настоящее — это Джинни. И у нас с ней все хорошо. Мы скоро поженимся. Я люблю его.
Джордж растерянно смотрел на Гарри. Последние дни ему казалось, что он живет в каком-то бреду.
— Кого… его? — зачем-то растерянно повторил он, хотя ответ рвущегося подсознания был очевиден.
Но Гарри только нахмурился, мучительно пытаясь что-то понять:
— Ее, Джордж. Я просто оговорился. Конечно же, я люблю только Джинни.
Джордж медленно перевел глаза с его чуть растерянного лица на ненавистные часы, на которых больше не было Фреда, и внезапно поднялся. Он для себя уже все решил.