"Интересно, это на самом деле произошло? – думаю и почесываю небритый подбородок. – Или все же привиделось?"
– По-моему ты без разрешения собирался открыть камеру государственного преступника, – доносится из-за двери. Голосок у новоприбывшего тоненький, словно у полевой мыши. Не удивлюсь, если начальник пришел. В наших тюрьмах почему-то все начальники – мелкие скользкие типы с воровато бегающими глазенками. В других мирах, возможно, по-другому. – Собирался входить в камеру?!
Я улыбаюсь – приятно, что нерадивого тюремщика отчитывают.
– Нет, господин, – мямлит охранник. – Пытался успокоить скандалиста…
– Кру-угом! – командует пришелец. – Марш на свой пост. И чтобы больше к двери не возвращался!
– Эх, есть! – до меня доносится глухой удар. Это два крепко стиснутых пальца бьются об макушку тюремщика. У нас, в Валибуре, так отдается честь. – Есть, не возвращаться к двери государственного преступника!
Отдаляются шаркающие шаги. Некоторое время размышляю над тем, почему тюремные работники ходят столько нарочито громко? Видимо, опасаются застать кого-нибудь врасплох. Например, копают узники подземный ход. Спокойно так, никого не трогают, без лишних звуков. И тут внезапно подкрадывается подлый тюремщик. Заключенные пугаются, хватаются за сердца. И все, несколько бедных узников скончалось от инфаркта. Какая нелепая смерть! А потом начальнику каталажки сверху выпишут сварливую петицию и снимут премию. Так что лучше издалека сообщать о своих передвижениях.
Дверь истошно завывает и поворачивается на ржавых петлях. В камеру заходит низенький типчик, одетый в коричневую форму и лакированные коричневые же сапоги. На голове у него нахлобучена немалых размеров служебная шапка с короткими оленьими рожками. Это означает, что меня порадовал визитом самласлед, самый младший следователь.
В руках у ночного гостя маленький раздвижной стул. Под левой подмышкой у него толстая папка, из которой выглядывает немалый ворох разноцветных бумаг.
Я выжидаю, безразлично рассматривая пятна на потолке. Их ровно сорок три больших и где-то сотни четыре маленьких. Не поленился подсчитать за долгое время пребывания в здешних пенатах. А что еще делать со скуки?
Следователь раскладывает стул, манерно усаживает на него свои угловатые мощи. Отточенным жестом бросает папку на колени, барабанит по ней пальцами обеих рук. Ногти у него ухоженные, начищенные до блеска. Несомненно молодой франт из когорты золотой молодежи. Наверное, числится сынком какого-нибудь хват-генерала полиции. А сюда попал, чтобы отслужить несколько лет в приближенной к оперативникам обстановке. Его ожидает светлое будущее и погоны хват-полковника лет через двадцать. Ненавижу таких красавчиков. Им не надо ни мозгов, ни талантов, чтобы добиться чего-нибудь. Мне же невысокое звание хват-майора пришлось зарабатывать потом и кровью.
– Почему вы находитесь на полу, а не на кровати? – спрашивает юнец.
– Возможно, потому что на дубовом паркете намного теплее, чем на колдетонном топчане? – наивно предполагаю я.
– Логично, – он кивает головой.
Эх ты, сопляк. На вид не старше девяносто пяти годов. Будет сейчас играть со мной в доброго следователя. Предлагать сигарету, спрашивать, как меня кормят, еще чего-нибудь. А потом, взамен на чистосердечное признание, горячо уверит меня в том, что будет всеми силами стараться, чтобы срок мой был очень мягким. Если вообще не наврет об условном освобождении. Уж я-то знаю подобные трюки. Поди, не первую сотню лет занимаюсь оперативно-розыскной деятельностью. Что ж, поиграем с тобой немного. До тех пор, пока руководство не догадается отправить ко мне кого-нибудь более умудренного опытом.
Тонкие пальцы раскрывают папку, роются в бумагах. Парень изо всех сил морщит лоб, изображая мыслительный процесс. Выискивает что-то среди документов, долгое время не находит. Либо не подготовился перед выступлением для одного зрителя, то есть меня, либо изображает из себя неумеху. Вот сейчас узнаем, кто ты такой на самом деле, парнишка.
– Кормят вас нормально? – спрашивает он. Как я и предполагал, начинается игра в плохие мышки и добрые кошки.
– А разве государственных преступников должны кормить? – изумляюсь и прикрываю рот ладонями.
– Вас не кормили?! – его удивление совершенно искренне. – Они не могли… Это прямое нарушение всех законов, Конституции, и священного Расписания!
– Нет, к сожалению, мне ничего не предложили, – вздыхаю и развожу руками.
– Сколько вы здесь находитесь? – деловито интересуется следователь.