— Брокк, между нами не было никакого договора. Здесь тебе не место… — твердо и громко, отчеканивая каждое слово, отозвался Виктор.
Взметнув в воздух правую руку, мой защитник раскрыл ладонь, и как-то артистично изогнул пальцы, отчего в камине вспыхнул потухший огонь, и насколько мог озарил посетившего наш домик человека… человека в возрасте.
Человека с затянувшимися кожей глазницами… Слепого, но до жути отталкивающего… от гнетущего и тягостного вида которого, внутри защемило острее. Разум так и разрывало сразу от двух вопросов: «Как от движения руки Стиана в камине заполыхал огонь?» и «Почему от этого изуродованного старика исходит такое жгучее ощущение?»
— Как же ты ошибаешься, мой мальчик. Здесь, для меня везде есть место. Я и есть эти места. И эта девочка мне нужна. Она пойдет со мной, пока ты не забрал ее девственность. Ты искал этот экземпляр столько лет, чтобы в миг всё испортить? — начал гневаться незрячий собеседник.
— Нет! — рявкнул другой.
— Ей лучше пойти со мной, — настаивал старик.
— Нет! У нас не было никакого договора, — грубо, уже шипя, сквозь зубы процедил Виктор, сжав кисти в кулаки, отчего огонь в камине стал ярче, и его языки уже начинали лизать находящиеся рядом стены, а сухое дерево быстро схватываться.
— За тобой долг. Не забывай! Я знаю, что ты привёз её для своего интереса… но я также знаю, что он вряд ли осуществим. И ты знаешь это тоже. Не трать по попусту этот трофей, я тебе этого не прощу… — оскалился слепой, никак не выглядя при этом беспомощным и безобидным. Внутренности свились в тугой клубок при одной только мысли об обществе Брокка, хотя, как поняла, общество Стиана тоже не сулило мне райских горизонтов.
Здесь я была трофеем, чудодейственным средством для исполнения чужих желаний. И с каждым часом желающих становилось больше… Сейчас я чувствовала себя куском мяса, брошенного на растерзание голодной стране. Для меня это была ловушка, из которой я вряд ли смогу выбраться живой. И это серое небо будет последним что я увижу.
— Пошёл вон… — прорычал Виктор, начиная закипать, а наш домик сильнее пожирал жадный огонь. — Не переоценивай свои силы и возможности. Здесь я тоже не последний человек! Уж поверь…
— Верю, верю, мой мальчик. И ухожу, но на время, а то спалишь усыпальницу вместе с этим аленьким цветочком, — отступил слепой старик, хищно улыбнувшись, и накинув капюшон, наигранно указал рукой в направлении двери, жестом попросив его выпустить.
Стиан Бьёрнс, его мальчик, что так не вязалось с сущностью названного сними словами, отступил в сторону, впечатав мои кости в деревянную стену. Слепец вышел, оставив после себя вуаль напряженного молчания.
Абрамов застыл… скорее всего, переваривая только что произошедшее. А переваривать было что… в котел подкинули грубую и не сдабриваемую пищу для размышлений. Куда не сунься тайны и мистика…
— Эйнар, мы немножко горим… — пропищала я из-за широкой спины, задыхаясь от едкого дыма, и напрочь забыв о вопросе про речь старика.
— Хм… — протянул мужчина, и опомнился, подойдя к огню.
Он снова протянул руку и подставил раскрытую ладонь обжигающему пламени. Оно же в ответ, будто преданный пес, подтянуло к нему свои оранжево-голубые лоскутья, нежно играя, обвило его руку, поднялось выше по локтю к самому плечу, и опа! — легкий щелчок пальцами, и пламя затухло, оставив после себя сизую дымку.
— Здорово! Как в цирке. Как это получается? С тобой, и правда, что-то не так… — шептала я, скорее обращаясь к себе, чем к мужчине.
Огонь в камине не затух. Эйнар опустился возле него так и ни проронив ни слова. Я, как зачарованная, подошла к стенам, которые пару секунд назад были объяты пламенем, и открыв рот рассматривала слегка обугленный древесный рисунок.
Как такое возможно? Управлять огнём и не гореть в нём?
Не на шутку залюбовавшись, я и не заметила, как босыми ногами наступила на мужскую ступню. Разряд. Испуг. Молниеносное движение и тело резко поменяло положение, оказавшись подмятым под мужчиной. При падении я больно ударилась локтем, и сморщившись от неприятных ощущений, непонимающе смотрела в застывшие надо мной зелёные глаза. И это произошло снова — глаза мужчины в свете пламени начали менять свой цвет, переливаться будто драгоценный камень в ярких солнечных лучах.