– Девушка, – не пожелал отстать водитель, – а где можно Романову отыскать?
– На что она вам? – проявила я бдительность – неправильная какая-то инспекция. Инспектор обязан знать своих героев в лицо.
– Ее один человек ищет.
– И?… – я прикурила от найденной в кармане зажигалки.
– Что – и?… – начал гневаться приезжий.
– Надо что от Романовой? – снизошла я до продолжения разговора. – Если что серьезное, так я ей передам, а ежили – нет, зачем зазря доктора беспокоить, отдыхает она.
– Слышишь, пигалица, – окончательно вышел из себя водитель, (что ж ты нервный-то такой, успокоительное бы тебе прописать), – иди живо позови начальницу, недосуг мне с санитарками балакать.
– А ты не балакай, – пожала я плечами, продолжая спокойно курить, разговор начал меня забавлять. – Езжай своей дорогой, милок, ты подъезд к приемному загораживаешь, а то сейчас позову ребят, они быстро твою колымагу в сугроб зароют.
Я бросила взгляд в конец длинной улицы, где по моим подсчетам обретался Ратар, натягивая последние тросы вдоль улиц. Вместо бригадира я увидела облако снежной пыли, поднимаемое летящим в нашу сторону на всех парах вездеходом. Я подобралась, может опять кого везут, увидав же отсутствие красного креста, продолжила ковырять ногой снег.
– Вон, генерал едет, – осклабившись, прокомментировал приставучий водитель, – сейчас запрыгаешь, как вша на сковородке!
Вот только генералов мне сейчас и не хватает! Машина остановилась, обдав меня тучей колких, холодных снежинок. Я демонстративно отвернулась, не выношу хамства. Хлопнула дверь, мимо меня пробежал высокий человек, закутанный в меховую куртку и низко склонивший голову, таким образом пытаясь спастись от снежной пыли летящей в лицо. Меховая куртка, поскользнувшись и едва не рухнув на ступеньки, взобрался на крыльцо и рванул дверь барака.
– Вам туда нельзя, – спокойно остановила я его, – это реанимация, закройте сейчас же дверь!
– Где хирургия? – спросил он оборачиваясь.
– Вот, – я указала на соседнюю дверь, приготовившись к очередному раунду игры в вопросы-ответы.
Дверь распахнулась, и в освещенном провале показалось румяное личико медсестры Любаши.
– Ах, за городом лавина сошла, там, где эти геологи роются, – затараторила она, – одного придавило насмерть, другого вытащили, Миха сказал, вроде живой.
– Когда будут? – все, игры закончились, есть работа, посетители могут подождать.
– Минут через двадцать, там проход занесло.
– Хорошо, готовьте вторую операционную, я сама встречу.
– Кто оперирует? – по-деловому поинтересовалась Любаша.
– Все спят?
– Да, кроме дежурной бригады и Игорька, у него через полчаса смена начинается.
– Значит, я, Игорек и Олир, он недавно заступил, всех, кто работает более пяти часов отправить спать.
– Анна Дмитриевна, – укоризненно заговорила Любаша, – вы уже третьи сутки на ногах, может, я разбужу кого?
– Спасибо, Любаша, – улыбнулась я ее заботе. Ну, почему мои подчиненные называют меня по имени отчеству, только когда мною недовольны? – Но сон, это святое, я и так целый час недавно спала, у остальных еще будет время себя показать, шторм скоро, так что, иди, готовь операционную, и чтоб Игорек был как штык, иначе погоню взашей!
– Хорошо, – Любашина головка собралась исчезнуть за дверью, но я остановила ее.
– Люба, ты Зака не видела?
– Нет, носится где-нибудь, оглоед эдакий, с утра не заявлялся.
– Ладно, жрать захочет – придет, – философски изрекла я.
Люба согласно кивнув исчезла, мягко притворив дверь, а я, озадачено морща лоб, принялась гадать, куда на этот раз могло занести моего охламона. Человек, до этого так истово рвавшийся в хирургию, во время нашего с Любой разговора стоял, словно окаменев. Я попрыгала на месте. Ножки мои, ножки, согревайтесь, сейчас стоять вам придется долго и нудно.
– Аня, это ты, что ли? – как-то неуверенно проговорила «меховая куртка».
– Я и что из… – раздраженно начала я, мыслями уже находясь в операционной, но осеклась, узнав голос.
– Папа? – спросила я не менее неуверенно, чем он. Вот уж кого не ждала увидеть. Принесла нелегкая!
– Анечка, я так… – он попытался меня обнять, я отстранилась.
– Убери машину, пожалуйста, – попросила я, – ты загораживаешь подъезд.
Сбитый с толку этакой теплой встречей отец махнул водителю вездехода, приказывая отъехать в сторону.
– Как дома? – спросила я, только чтоб не молчать.
– Все хорошо.
– Как ты? – продолжала я расспросы, удивляясь, что меня это совершенно не интересует.
– Здоров.
– Как Ната?
– У нее тоже все нормально. У нас с ней три года назад сын родился. Сашей назвали.
– Поздравляю, – без особого энтузиазма проговорила я, прикидывая хватит ли нам крови для переливания, если ситуация выйдет из-под контроля. – Красивое имя.
– Спасибо.
– Ника?
– Соскучилась по тебе. Почему не звонишь, не пишешь?
– Времени нет, – я с ужасом поняла, что нам больше не о чем говорить.
– Тебе не кажется, что ты заигралась и уже давно пора домой? – совсем как в детстве, спросил родитель.
– Мой дом здесь, – безразлично ответила я, махнув рукой за спину.
– Где? – у папы отвисла челюсть, и он оглядел непривлекательный во всех отношениях барак.
– Пока здесь, – честно ответила я, – а дальше, не знаю.
– Ты знаешь, сколько прошло времени с тех пор…
– Нет.
– Почти шесть лет!
– Долго, – согласилась я.
– Аня, почему?
– Ты когда-нибудь вязал на спицах? – спросила я, отрываясь от дороги, на которой вот-вот должны появиться сани с пострадавшим.
– Нет, – замотал головой он.
– Ты вяжешь полотно, – принялась терпеливо объяснять я, снова вглядываясь в снежную пелену, – петелька за петелькой. Осторожно, чтоб не сбиться. Потом одна петелька соскальзывает и все, полотно уже испорчено. Ты пытаешься схватить упрямую нитку, но полотно уже распустилось до основания и ты распускаешь его и начинаешь вязать заново. Вот так-то.
Меня совершенно не заботило, понял ли отец хоть слово из того, что я пыталась до него донести, это, как говорится, уже его проблемы.
Из-за поворота с воем сирен вылетел вездеход на воздушной подушке и лихо затормозил у дверей барака. Вынесли носилки. На них парнишка, лет шестнадцать, не больше. Геолог хренов! Совсем еще мальчик, укрытый до подбородка термоодеялом.
– Как он?
Усталый, задерганный врач из команды дежурных спасателей поднимает на меня красные глаза.
– Множественные ушибы, разрывы мягких тканей, сдавленные травмы верхней и нижней конечностей справа. Подозрение на внутреннее кровотечение. Болевой шок, переохлаждение. Аня, они работают без костюмов, а там температура! – рявкнул он, но сразу как-то сник и продолжил, – Проведены противошоковые. Стабилен. В сознании.
– Доктор, – хриплый голос с носилок, глаза в пол лица мутные от боли, – больно.
– Потерпи, родной, – слышу я свой ласковый голос и наклоняюсь почти к самому его лицу, – потерпи, ты ж у нас мужик. Сейчас все будет хорошо.
На пороге появляется Игорек, Любаша и два санитара. Санитары подхватывают носилки. Любаня на ходу ставит капельницу.
– Игорь, загружайте, я сейчас иду, – Игорь кивает и скрывается за дверью. – Папа, извини, мне надо работать.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сообщает он моей спине.
– В три у меня обход, приходи, поговорим, – бросаю я через плечо, и едва оказавшись в бараке, отдаю распоряжение на порог его не пускать, мало мне тут проблем!
…В операционной не хватает света, притащили еще две лампы. С начала операции прошло около трех часов. Все операционное поле залито кровью, я ничего не вижу, продолжая сшивать сосуды почти на ощупь.
– Он теряет кровь быстрее, чем мы льем, – бормочет анестезиолог.
– Ничего, – в ответ бормочу я, – все будет хорошо. Игорь, как рука? Люба, отсос! Ни рожна не видно!
– Почти собрал.
– Все будет хорошо, – как заклинание, – давление как?
– Пока стабильно, – голос анестезиолога из-за маски звучит глухо.