И холодный взор не прянет,
Но, закинув бледный стан,
Он опять дрожащим станет
В новый, сладостный обман.
– Ты спокойно отвратила
Равнодушные глаза,
Радость сердце осветила,
Этой ночью озарила
Радость дикие глаза. –
Пусть приходят – медью черной
Побряцать – и припадать,
Пусть идут стезей покорной
Груди белые лобзать.
Ты играла, ты забыла
Это слабость или стыд!
И коварная, манила,
Улыбалась, уходила
И теперь твой свет избыт!
Ты острей вонзись, терновник!.
Сном забытой тишины:
И последний твой любовник
Ухмыльнется со стены
В музее
Вошла угловатой походкой
Как мальчик в этот зал.
Под старой франкской решеткой
Я стоял и ждал. –
И платья огонь лиловый
Плеснул на статуй снега,
И голос ее суровый
Блистал и пел как пурга.
(И стены круговоротом
Потеряли прежний лик.
Перед этим полетом
Немел безумный язык.
(И в зале гас чей-то венчик,
Гас, иссякал, мерцал;
Я был в ее бубне бубенчик,
Я покорно и буйно плясал.)
И, щелкнув пальцами нежно,
Кавалеру сказала она:
– Вы смотрите слишком прилежно,
– Эта фреска скучна.
А он, блеснув ботинком,
Смеясь, уверял ее.
Что только скучным былинкам
Даровано бытие.
И они ушли из зала.
И, внезапно взглянув на меня.
Она ему приказала:
– Сегодня я буду твоя
После книги
Ainsi je voudrais, une nuit… etc
Кого то хотел забавить
Иль славить (все равно) –
Мне нечего было прибавить,
Когда я прочел его;
Я знал, что он так же думал
И так же не верил как я –
И страсти далекой шумы
Отгадала душа моя:
Осмелился тайно и дерзко
Порочить темную ночь, –
Он – раб золотого гротеска,
Ее – безумную дочь.
И, надев на нее алмазы
И тонкий железный браслет.
Он ей сказал черноглазой.
Что он ее поэт.
Она же в восторге: «– Скиталец!
Вот вещий и робкий знак:
На ткань ночных моих пялец
Возлег ее царственный мрак!
«И праздник мой темный, ясный
Почиет в серебряных иглах:
Ты погибнешь, пловец несчастный,
В ласковых этих волнах!»
И душа его побледнела
Над благословенным путем.
А ее золотое тело
Расцвело диким цветком
Histoire
Осторожно медный звякал…
Страж недремлющей руки;
Я капризничал и плакал
Обнимая башмачки.
И она как старец некий,
Мудро страсти озлатив,
Стройно опускала веки
Словно паруси в залив.
И смеялась, и простила
Страсти легкие дары;
Тонкий пояс уронила
На пушистые ковры
Сентиментальное путешествие
– Нет, сказал Дик, разбивши третью кружку, – пусть будет проклят однажды и навеки «Зеленый Медведь», где меня угостили медовой настойкой, вместо древнего хереса, о коем был столь прекрасного мнения Фальстаф, мой друг, – клянусь Вакхом!
И, ударив кинжалом в грудь графа ди Триньяно, разбойник выпрыгнул в окно и побежал по пустырю, заряжая на бегу пистолет
Все нежные имена
Твоих милых рук недостойны!
И судьба, что тебе суждена
Глубока безмерно и стройно.
И ткни твоих ресниц
Прекрасней бронзы и злата:
Не крылья ли веселых птиц
На светлом лике заката!
– Нет, мы стоим у границ,
Где нет предела, возврата!
Лучи плененные поют,
Твоих касаясь пальцев:
Какой приятнейший приют
Для магов и скитальцев!
Ио виселицы золотой
Ужасен вид и мрачен:
И вот – уже перед тобой
Мир озлащен, прозрачен.
И нет нам радостей иных,
И нет иных нам плясок, –
Как крыться в крыльях золотых
За кружевами масок!
И будет наш веселый бал
Пленительно банален,
Зане не раз я воздыхал
У тех опочивален;
Зане не раз я целовал,
Безумец – руки эти
И нам судьба: прийдя на бал,
Понять: мы только дети,
Мы все расскажем ввечеру,
Мы будем откровенны:
Понять сумеет тот игру,
Кто ей пребудет пленный. –
Кто, распростясь с своей судьбой,
Всем скажет: – Путешествии
– Любовник я теперь – со мной
– План Африканских шествий!