Разве что: «...для меня обнажённость - лучшая из одежд. Не потому что я прекрасна! Хотя это так: я результат тщательного отбора. И не порчу породу! А потому, что кожа - лучшая ткань. Не люблю кутаться. Не боюсь солнца. Становлюсь бронзовой даже сквозь одежду».
Что это? Откуда это?! Это же не стихи! И что за голос зудит и зудит мне в уши? «Обнажённость... отбор... порода...». Какая порода? Какая кожа? И при чём тут?!
Нет-нет, от этого зуда надо решительным образом избавляться, решил я.
Я решительно выбросил Тину (а кто же это мог быть ещё?) из головы и переключил свое внимание на Наполеона, на Эйфелеву башню, на Аню...
Да, легко! Я в этом хорошо поднаторел - уводить внимание от жужжащих проблем.
Да, легко!
Как бы Жора не уверял меня, думал я, что незаменимых людей нет, все же такие дела как создание новой жизни, ее, так сказать, строительство из кирпичиков ДНК, по сути - творение, нуждаются в животворной силе человеческого тепла, духа, который необходимо вдохнуть в новую жизнь для ее стойкости, как раскаленный клинок в ледяную воду. Да, как тот гран углерода, что делает мягкое как глина железо крепкой как алмаз сталью. И Аня как раз и несла в себе все признаки такого духа. Позвонить ей сейчас? Наши клеточки, помню, любили ее и всегда отзывались веселым жизнерадостным смехом на ее приветствие. Вдруг я впервые ясно осознал, что о работе без Аниного участия нечего и помышлять. Мне казалось, что эту истину я давно признавал, но теперь, сидя у железной лапы Эйфелевой башни, я впервые объяснил себе причину такой ясности: Аня - ангел. Да, в ней всегда было больше божественного, чем человеческого, и все признаки этой божественности делали ее ангелом, которого окружающий люд явно не замечал, многие посмеивались и даже недолюбливали ее, а иные - боялись. Теперь я понимал, что нужно приложить все усилия, чтобы ее заполучить. Я теперь точно знал, чего хочу. Позвонить? Оглядываясь на прошлое, я думал, что судьба была ко мне вполне благосклонна, подарив нам ничтожный отрезок времени, когда мы были просто знакомы и относились друг к другу как сослуживцы. Да, мы были близко знакомы, мы сроднились как брат и сестра, и нам было хорошо жить в таком родстве. Правда, мы были и гораздо ближе, но эта мимолетная близость... Да, стыдно сказать: все проходит. Итак, я сидел и думал, мне больше не хотелось рассматривать Париж с высоты птичьего полета, но нужно было убить время, и я встал в очередь за билетом. Позвоню, решил я, как только выйду из очереди. Мне не хотелось говорить с Аней в присутствии толпы томящихся под сводами башни туристов, хотя они были ко мне совершенно безучастны. Я так медленно продвигался вперед, что это меня раздражало. Хотя ничего здесь вызывающего не было: очередь как очередь, как и у нас к Ленину, не хуже и не лучше. Во всех странах мира очереди похожи друг на дружку как два апельсина.