- Что ты задумала?
- Мы зайдем ко мне, немножко отдохнем, и потом я покажу тебе свой Париж. Как твои ноги, ты прихрамываешь?
Странно, но все это время у меня даже мысли не возникло позвонить Юле. Она тоже молчала, это было в ее стиле. А Аня больше о ней не спрашивала. Ни о Юле, ни о Тине... Признаюсь, иногда, глядя на какие-то скульптуры и статуи, мне приходила в голову мысль о Жориной финтифлюшке. Да она, мысль о финтифлюшке, давно поселилась в моём мозгу и ждала своего часа. Но вот время её пока не пришло. Как я мог думать о какой-то там финтифлюшке - по сути обломка какого-то там горшка, какого-то там фараона (если я правильно понял Жору!), когда у меня перед глазами была только Аня, только Аня. И не только перед глазами! Я запросто мог дотянуться до неё рукой, прижать к груди, поцеловать...
Запросто!
Финтифлюшка? Да сдалась она мне!
Сейчас нужно завоёвывать Аню, нашу Аню, Анюту...
Я и...
А то!..
Да я тебя...
Запросто!..
Глава 2
Когда мы вошли в ее квартиру, я сразу понял, что она живет одна.
- Слушай, столько роз!
Розами, белыми розами была просто забита прихожая. Затем розы обнаружились и в гостиной, и даже в ванной комнате.
- Я их просто люблю, - просто сказала Аня.
- Когда-то ты любила ромашки.
Я понимал, что она не могла покупать сама себе столько роз. А те, кто их дарил, знали ее вкус: только белые!
- Да, ромашки...
И множество книг. Книжными полками были уставлены все стены, книги, книги, засилье книг...
- Я не знал, что ты такая книжница.
- Я не помню, когда держала книжку в руках.
Пока Аня принимала душ, я бродил по огромной светлой квартире из комнаты в комнату, рассматривая фотографии на стенах, картины, маски и множество статуэток...
- Из твоих окон прекрасный вид, - сказал я, когда она вышла ко мне в белом халате.
- Это Сакре-Кер. Вечером от него невозможно отвести взгляд.
Чем-то этот её Сакре-Кер напомнил мне Жорину финтифлюшку. Чем?
- Да и сейчас он выглядит как... Как фараон!
Этот «фараон» вырвался из меня без всякого моего участия. Видимо, сработал Фрейд.
- А что, похож, - согласилась Аня, - чем не фараон?! Такой же царский, весь в позолоте, величественный...
При чём тут финтифлюшка?
Затем мы пили вино и ели, и, недоев, без единого слова, словно заранее сговорившись, отправились в спальню, сдергивая с себя всякие, стесняющие наши мысли, одежды...
Потом просто спали напропалую... Недолго, но глубоко - бух!..
Потом, спустя некоторое время, мы сели в машину и до самой глубокой ночи, она возила меня по городу, рассказывая историю за историей, показывая знаменитые места и площади, музеи и соборы, мосты и парки...
Через день, в Лувре, у какого-то саркофага я снова вспомнил о Жорином горшке... О финтифлюшке...
- Ты можешь называть ее по-другому? - спрашивает Лена.
- Зачем? Финтифлюшка она и есть финтифлюшка, кусок обожжённой глины... Пф!.. Правда, Жора как-то обмолвился, что ей уже веков с пятьдесят... Это... знаешь...
- Пять тысяч лет?!
- Для него сделали углеродный анализ горшка...
- Она помнит руки какого-нибудь Рамзеса!
- Копай глубже - Эаннатума... Или Урукагине, если не Лугальанда...
Лена посмотрела на меня с уважением.
- Н-да, - сказала она.
Я кивнул: точно!
- Пока мы были у Ани, - продолжаю я, - мне удалось даже выспаться. Каких-то полчаса, не более! Мне всегда было жаль тратить время на сон, и этих полчаса вполне хватило, чтобы дать себе отдых, и теперь я мог хоть до утра слушать ее неторопливую поучающую речь, ее знакомый гортанный голос, знакомые нотки, слушать и, делая вид, что рассматриваю достопримечательности, косясь, наблюдать за ней. Туфли тоже не тревожили меня, тем более, что не было нужды шлепать в них по Парижу. Он мчался теперь мне навстречу, открывая свои красоты и краски, а я восседал на переднем сидении в открытой красивой машине, которой лихо управляла, я это видел, прелестнейшая из прелестных, дама, чье имя я не мог произносить без трепета. Она изменилась, о да! Я знал ее совсем другой, тихой, нежной, легко ранимой и ласковой. Теперь же передо мной была уверенная в себе, сильная и независимая женщина, укротить которую мне будет нелегко. О строптивости не могло быть и речи, нет.