- Не могу себе представить, - говорит Лена.
- Я нёс какую-то несусветицу.
- Что это было? - просыпаясь, сонно спросила Аня, кутая себя в мой пиджак, - просто ужас, какая-то жуть...
- Варфоломеевская ночь, - сказал я.
- Похоже, - буркнула она с удовольствием, не открывая глаз, - и если говорить sans phrases (коротко фр.) ты зарезал меня.
«Разве ты не этого хотела?». Я только намеревался задать свой вопрос, но он мог совсем ее разбудить, и я промолчал. Это была ночь любви и воспоминаний. И хотя я читал эту книгу с закрытыми напрочь глазами, кожа пальцев и губ открывала мне те страницы, что когда-то были бегло прочитаны, как стишок из школьной программы, прочитаны и забыты, и вот моя кожа будила теперь воспоминания тех далеких дней, которые казались забытыми навсегда. И память моя проснулась. Я вспомнил и эти плечи, и эти колени, и эту атласную упругость кожи, и ту же россыпь, россыпь милых родинок вдоль белой линии белого живота, родинок, сбегающих маленькой стайкой одна за одной к пупку, точно божьих коровок, спешащих к роднику. Я вспомнил и этот родник, источник прежних моих наслаждений... Как я мог его забыть?
- А что это у тебя на плече? - спросил я, указав глазами на татуировку.
- Крестик, - сказала Аня.
- Вот видишь, - сказал я, - ты уже тоже... Меченая ...
- Да...
Это был праздник, рай!
Уже когда стало светать, мы нашли нашу машину и покатили домой. И снова, еще не успела закрыться входная дверь, снова набросились друг на друга, сон пропал, и мы не слышали ни звона, случайно задетой моим локтем и разбившейся о паркет какой-то там вазы, ни хлещущей через край ванны теплой воды, не видели разбросанных по всей спальне наших одежд... Запах сгоревшего кофе привел Аню в чувство...
- Содом и Гоморра, - сказала она и помчалась в кухню.
- Гибель Помпеи!- согласился я.
Какая там Тина?!
Затем она кому-то звонила, я не прислушивался.
Потом мы отсыпались... Когда меня разбудил телефонный звонок, я лежал рядом с ней совсем голый. Будто от самой скамейки и до этой постели я топал по всему городу без клочка одежды. Я видел ее обнаженное плечо, шею, сбившиеся на бок роскошные рыжие (как у Тины?) волосы. Она спала на правом боку, но когда зазвонил телефон, тотчас проснулась и, не открывая глаз, стала ощупью искать трубку на стекле журнального столика.
- Да, - сказала она и стала слушать.
Мой телефон пиликнул еще несколько раз. Она по привычке взяла свою трубку и, естественно, не могла ничего услышать. Затем сообразила в чем дело.
- Это тебя.
Я смотрел на светлые шторы, по которым, смеясь, прыгали солнечные зайчики. Она повернулась на левый бок и, улыбнувшись сквозь дрему, открыла глаза.
- На, держи, это тебя, - повторила она, положив свой и подавая мне мой телефон. И с головой уползла под одеяло.
Снова звонил Жора.
- Ты купил мне подарок?
- Слушай!- сказал я и рассмеялся.
- Шутка, - сказал он, - ты надолго там обосновался? Обабился что ли? Здесь работы полно...
Он коротко сообщил о своей поездке в Японию и уже сегодня, в четверг, уточнил он, ждал меня в лаборатории. Как, впрочем, мы и договаривались.
- Тут тебя поджидает сюрприз. Наш миленький Вит... Жадный он у тебя!
- Я знаю, - сказал я, - он мне звонил. Он просит очередной миллион.
- Дай ему половину, - сказал Жора, - пусть подавится.
- Сам дай.
- Ладно, приезжай, разберемся.
- О'key, - поставил я точку в разговоре.
Мне не хотелось ничего объяснять, и я сказал, что перезвоню позже.
- У тебя такой тон, словно ты стоишь под венцом в храме Парижской Богоматери.
- Так и есть.
- Я рад за тебя, - сказал Жора, - очень рад. И пока пишет твой карандаш, ты должен, не покладая рук, трудиться, трудиться...
Жора был весел, видимо, у него появилась уверенность в том, что дела наши сдвинуться с мертвой точки.
Наконец мы выспались и теперь просто молча лежали рядом, глядя в потолок.
- Ты - чудо!- прошептала Аня, приподнимаясь на локоть, - знаешь, я... Что это у тебя?
Она глазами указала на мою голень, где красовался тот злополучный шрам от пули, настигшей меня в Валетте.
- А, так... ерунда, - сказал я, - Мир хотел ухватить меня за лодыжку.