- Какие живые и свежие!
- Как апрель...
Я просто влюбился в принца, в его светлый ум.
«Тинннн-н-н...».
- Ты что-то сказала? - спросил я.
- Это ты сказал: - как апрель!
«Тинннн-н-н...».
Ах, «Тинн»!..
Я понимал: это уже Тинин колокол зрел у меня в голове.
- ...и его, представь себе, обвинили в том, что он не способен написать дерево, похожее на дерево, - рассказывала Аня.
- Альберта?- вырвалось у меня.
- Матисса...
Аня замолчала, взяла меня под локоть и заглянула в глаза, как заглядывают мертвому.
- Все?- спросила она.
Я утвердительно кивнул и показал на часы, мол, пора уходить. Но ведь спешить было некуда. Когда мы подошли к машине, Аня задумчиво произнесла:
- И знаешь, что он ответил?
- Кто?
- Твой Матисс.
- Извини...
- Он сказал, что если кому-то нужно, чтобы дерево походило на дерево, пусть пригласит фотографа.
Какое-то время мы ехали молча, затем Аня спросила:
- Что-то случилось?
«Тиннн-н-н...».
- Да, - сказал я.
Затем я попытался выяснить, не знает ли она, как работает Лувр. Мне необходимо было увидеть своими глазами картины с изображением Наполеона. Я надеялся найти на какой-нибудь из них ту самую салфеточку, нитка из которой лежала у меня в кармане. Зачем? Я не мог ответить на этот вопрос.
- Зачем тебе сейчас это?- спросила Аня, - посмотри на моем сайте.
Она кивнула на свой серебристый note-book.
- Рест, что-то случилось?
Аня ждала ответа на свой вопрос, но я тоже выжидал, и как только мы пересекли невидимую границу Монако, я произнес:
- Я украл.
- Все воруют, - спокойно сказала на это Аня, - что ты украл?
- Что, что?..
- Рест, ты не в себе, тебе плохо?
Она сбавила скорость и затем остановила машину у самого края отвесной скалы.
- Рассказывай, - потребовала она.
Я с трудом нащупал пальцами ниточку и извлек ее из кармана как бесценную реликвию.
- Вот.
- Что там у тебя?
Было не настолько темно, чтобы ее нельзя было разглядеть. Я вцепился в нее тремя пальцами так, что кисть моя задрожала.
- Вот, - повторил я, - смотри.
- Что это?
Чтобы не рисковать, я оторвал кусочек туристской карты и завернул в нее ниточку. Аня больше ни о чем не спрашивала, наблюдала за моими действиями и молчала. Так прошло минуты две-три, а затем я все рассказал. Когда я кончил, Аня расхохоталась.
- Ворюга!- сказала она, смеясь, - с кем я связалась.
«Тиннн-н-н...» - звенел её колокол.
- По ком звенел? - спрашивает Лена.
- По мну! - говорю я, начиная злиться.
- Когда ты злишься, - говорит Лена, - наши белые ночи становятся ещё белее! Если хочешь - как твой чаячий пух!.. И что? Что твоя Аня?..
Ах, Аня! Аня тогда... Да-да, так и сказала: «Ворюга!».
- Что будем делать?- спросил я.
Аня просто выперла на меня свои зенки:
- Ты еще спрашиваешь!
И мы, лихорадочно обнажая себя, тут же стали сдергивать с себя непокорные одежды.
- Слушай, а ты и в самом деле... маньяк! - говорит Лена.
- Ты на себя посмотри - хоть прикройся...
«Тиннн-н-н...».
Глава 19
При каждом удобном случае мы с Аней занимались любовью в любых самых невероятных условиях. В самых неудобных! Эта жадная жажда жизни проявлялась на каждом шагу!
- Ты не представляешь, - призналась она, - сколько лет я ждала этой минуты...
Я порывался было спросить про все эти длинные годы...
- Ни о чем не спрашивай, - закрывала она мне рот ладошкой, - лучше не спрашивай.
Я и не спрашивал.
- Знаешь, как я соскучилась здесь по родному славянскому духу, по широкой открытой душе, по крепкому русскому телу... Тебе трудно это понять. Но все они, все, эти французики и английцы, и америкашки, и япошки, да все подряд, весь этот вражий мир... У них все чужое!
Мы словно гнались за утерянным счастьем, настигая его на каждом повороте, на каждой одинокой скамье, под каждым одиноким деревом, на парапете моста и в морской воде, и в спальне, и на остывшем ночном песке, везде, где оно, наше счастье, настигнутое нашими горячими телами, предоставляло нам возможность искупить друг перед другом вину и мою слепоту.
Я был сражен ее жадностью, ее ненасытностью, я был выпит ею до дна, выхолощен до края.
- Я так счастлива, счастлива... Я уже хочу, сейчас, здесь...
Я старался, как мог, и все же чувствовал себя не вполне раскованно. Для меня было не совсем привычно выискивать среди дня укромные места, чтобы не быть застигнутыми врасплох каким-нибудь ротозеем.