И вот однажды, когда взрослых не было дома, я потянула за ключ ящик письменного стола, почувствовала сладкий запах дедушкиного курительного табака… И увидела эти самые заветные зелёные три рубля, схватила и быстро сунула в кармашек фартука. Сердце билось буквально у горла. Неужели чудо-ручка будет моя? И скорей задвинула ящик.
И действительно, как только бабушка выпустила меня гулять во двор, я вмиг оказалась в «Культтоварах», у заветной витрины.
– Ну вот, – улыбнулась мне тётя Тася, когда я протянула деньги. – Молодец! Другое дело.
И выложила на прилавок заветную ручку в длинной картонной коробочке.
– А знаешь, как ей пользоваться?
Нет, я, конечно, не знала. И тут она, поставив на стекло пузырёк лиловых чернил, набрала в ручку несколько капель.
– Смотри, как хорошо пишет, – черкнув, расписалась она на какой-то бумажке. – Ведь это же ручка-автомат.
Сквозь прозрачный цилиндрик самописки темнели чернила. И тётя Тася отдала её мне:
– Держи! Учись, не ленись.
Я положила ручку в карман фартука, сердце моё замирало от счастья. Наконец-то моя мечта сбылась!
Но уже по дороге домой меня стал мучить серьёзный вопрос: что же делать с покупкой? Где держать? Куда прятать? В комнатах нельзя. Бабушка знает там каждый закуток. Не прятать же в общественных ванной или туалете? Остаётся лишь кухня. У нас в общей кухне стоял не кухонный стол, как у прочих соседей, а высокий ларь. На крышке его бабушка готовила, как на столешнице. И открывался он редко, только к Пасхе или большим праздникам, поскольку внутри лежала очень нужная в хозяйстве крупная утварь: формочки для пасхи, металлические формы для выпечки куличей, скалка и рубель для глажки постельного льняного белья, чугунный утюг, противни, подносы и прочие нужные бытовые предметы. А стоял этот наш ларь не на полу, а на кирпичах. И тут меня осенило! Спрячу-ка я свою драгоценность подальше под ларь. Я так и сделала и даже ладошкой подвинула поглубже, подальше от края. Как же я была весь день радостна и послушна!
Но спокойная жизнь продолжалась недолго.
Вечером, открыв ящик, дедушка спросил:
– Зина, ты ничего не брала у меня из стола?
Бабушка удивилась:
– С какой стати?.. А что, у тебя что-то пропало?
– Да у меня три рубля тут куда-то делись.
Ну всё. Моё сердце буквально оборвалось. Я готова была провалиться сквозь землю. Даже ладошки похолодели. В комнате повисла тишина. А дедушка молча со щелчком повернул ключ на центральном ящике. И я с облегчением подумала: «Ну, кажется, пронесло».
А следующим утром, когда я в ванной чистила зубы, на пороге появилась бабушка:
– Внученька, ты не знаешь, что это такое? И откуда?
В одной руке она держала картонный чехол, в другой – беленькую авторучку. Я вмиг покраснела. Конечно, я всё понимала, но что ответить, не знала. А бабушка продолжала:
– Надо будет у соседей спросить. Сегодня как раз наша очередь мыть полы общие. Ну, я стала мыть кухню и вот наткнулась.
«Ну зачем, зачем я спрятала её под ларь? Надо было на полку, на полку, в посуду…» И вдруг в моей голове, как соломинка, мелькнула спасительная мысль. И я за неё хватаюсь. И вру. Выкручиваюсь. Говорю негромко, несмело:
– Мне её дядя Толя подарил. Я завтра хотела вам её показать.
Родной папин брат, дядя Толя, демобилизованный офицер и тоже участник войны, проездом из Берлина в Киев, на родину, действительно две недели гостил у моих родителей в Останкино. Но недавно уехал. И там я его видела дважды. Даже гуляли всей семьёй в Шереметевском парке.
– Кто-кто? – переспросила бабушка с удивлением.
Моё враньё было так неожиданно и правдоподобно, что она задумалась и добавила:
– Я пока положу её до дедушкиного прихода на письменный стол, где ручке и полагается быть. А ты позавтракай и беги погуляй во двор.
Но нет, после завтрака во дворе я места себе не находила. И не играла, как обычно, с детьми. Казалось бы, моя мечта осуществилась. Но нет. Всё было так мрачно и беспросветно. И грех «не кради» словно камень давил душу.
Я всё думала: «А вдруг они сегодня или завтра отправятся в центр, на главный телеграф или почтамт, и закажут междугородный с Киевом. Вызовут дядю на связь и… враньё моё вскроется? Вот ужас-то!» Но в тот момент я и представить не могла нелепость и даже глупость такого предположения. Кто бы стал из-за какой-то ручки звонить по междугородному?!
Мне было плохо. Всё думалось: вдруг тайное станет явным. И глаза наполнялись слезами.
А в обед, когда дедушка пришёл после лекций из института, я увидела свою красавицу ручку. Она действительно лежала на письменном столе, у лап бронзового медведя, сидящего меж двух хрустальных чернильниц. Так появилось для моей белой пластмассовой ручки достойное, почётное место. Ей теперь не хватало только любви, признания. И любви общей, семейной. А я её, конечно, любила, восхищалась и мечтала ею писать…