А. Н. Грязнов.
Здравствуй, Клавдия!
Получил три твоих письма сразу. Я читал их в походе, в снегу, в буране. Обогрело меня ласковое слово любимой, самого близкого, родного человека.
Мы делаем одно дело. Ты работаешь на заводе, я в рядах Красной Армии, и все это одно целое.
Я читал в «Правде» статью о новой доменной печи в Магнитогорске. Мне кажется, я тоже участник строительства. Люди, отличившиеся на стройке, со мною рядом шли через буран.
О здоровье моем не волнуйся. Выдержу суровую зиму, которая надвигается. Сорок зим прожил — ничего не случилось… Так ничего не случится и в сорок первую.
Пусть это мне стоит дорого, но бить буду их беспощадно. Батальон мой будет драться, как молодой сильный лев. Народ рвется в бой. Чувствуется ярость, решимость, ненависть к врагу.
Разговариваю ли с бойцами, находимся ли мы на тактических занятиях — везде ощущаю подъем. Посмотрю на бойцов — сердце радуется. В каждом горит огонь ненависти к захватчикам, желание откинуть их от города Ленина.
Будь здорова ты и Галочка.
Здравствуйте, Клавдия и Галя!
Вот я и дождался чести быть в боях.
Я рад, что не впустую живу в такой опасный для страны период, что придется отчаянно драться.
Ты знаешь, Клавдия, я никогда не держался тихой заводи, всегда находился на стремнине. Так было в нелегкие годы восстановления Белорецкого завода, когда меня избрали секретарем парткома, так было в Магнитке у мартеновской печи, так было в морском флоте. Выходит, я к боям готовился всю жизнь. И вот пришел час испытаний, который выворачивает человека наизнанку, показывает всем — есть ли в нем доброе зерно или внутри у него гниль, трусость, себялюбие.
Мне кажется, жизнь меня неплохо подготовила к боям. За дело важное, народное каплю за каплей отдам свою кровь.
Работайте, учитесь, верьте: мы разобьем вражеские полчища, сколько бы их ни было против нас. У нас, кроме танков, самолетов, есть великая любовь к Советской Родине. Мы отстаиваем Ленинизм. Мы отстаиваем Коммунизм. Мы за процветание свободных народов, за их равноправие, честь и независимость.
Броневое кольцо, которым заковало Ленинград, будет разорвано. Будем биться до тех пор, пока ликвидируем блокаду, пока соединим Ленинград со всей о раной, со всем миром.
Будьте здоровы, мои милые.
Дорогие Клавдия и Галя!
14 января 1943 года меня ранило. Пуля прошла в правую сторону груди повыше сосочка. Вышла к правому боку. Мне показалось: ударило чем-то большим, думал — осколок. Обожгло меня и сбило с ног. Упал в окоп, крикнул: «Ребята, меня ранило. Перевяжите меня». Но все, прижимаясь к земле, ползли дальше, наверно, мой голос ослаб, не доходил до них. Поднялся. Подбежал к другим моим ротам. Там упал без сознания. Мороз. Полушубок разрезан. Фуфайка мокрая, в крови суконная гимнастерка и свитер тоже. В правом валенке накопилась кровь. Когда пришел в себя, скорее почувствовал, чем увидел, — меня держат два красноармейца, перевязывают рану. Спрашиваю: «Кто?» Отвечают: «Мы… ваши, товарищ комиссар… Сейчас… Сейчас…». Ползком и согнувшись, повели меня по траншее. А ураган не утихал — кругом разрывы снарядов и мин, трескотня пулеметов.
Пока меня вели обратно до Невы, два раза терял сознание. Потом лежал на льду реки, дожидаясь санитарной машины. Она повезла раненых и убитых в деревню Манушкино, километрах в 20 от передовой. Доктор мне сказал:
— Вы счастливый. Пуля прошла удачно. Чуть-чуть левее бы ударила, прошила бы сердце.
Боль сейчас немного утихла, и я могу вспомнить, как проходил этот бой.
Мой батальон получил задачу: овладеть противоположным берегом Невы около 8-й ГЭС, 8-я ГЭС занята немцами. Они обстреливали все пространство реки и наш правый берег, на котором мы группировались для штурма. Лес был завален снарядами, бомбами и минами. Самолеты вражеские непрерывно над головами. Как часть какая сунется на лед, так подкошена. Много трупов на льду. Я первый из батальона выскочил к берегу. Люди мои смотрят на меня. Кричу:
— За Родину — за мной!