— Вы не имеете права обвинять меня в таких чудовищных вещах! Всю жизнь я был честным человеком. Но комиссар не дал ему времени на возражения.
— Где Эрнест Малик познакомился с вашим сыном?
Старик провел рукой по лбу.
— Не знаю.
— В то время вы уже жили в Орсене?
— Нет, в Париже, на острове Сен-Луи. Мы занимали большую квартиру под конторой. В ту пору контора была куда меньше, чем теперь.
— Ваш сын работал в этой конторе?
— Да. Незадолго до того он получил диплом юриста.
— У Аморелей в то время была уже вилла в Орсене?
— Да, они поселились здесь первыми. Бернадетта была женщиной очень живой. Она любила устраивать приемы. Вокруг нее всегда собиралась молодежь. По воскресным дням она многих приглашала к себе на виллу. Мой сын тоже бывал там.
— Он был влюблен в старшую дочь Аморелей?
— Они были помолвлены.
— А мадмуазель Лоране любила его?
— Не знаю. Думаю, что да. Почему вы задаете мне такие вопросы? После стольких лет…
Он тщетно старался выбраться из тупика, в который его загнал Мегрэ. В комнате все больше смеркалось, и на собеседников мертвыми глазами глядели люди с фотографий. Старик машинально взял пенковую трубку с длинным мундштуком из вишневого дерева, но набивать ее табаком не стал.
— Сколько лет было в то время мадмуазель Лоране?
— Я уже не помню. Нужно посчитать. Погодите… И он зашевелил губами, перебирая даты, как перебирают четки. Лоб его наморщился, глаза блуждали, словно он еще надеялся, что кто-то явится и освободит его.
— Ей, кажется, было семнадцать.
— Значит, ее младшей сестре, мадмуазель Эме, не было тогда и пятнадцати?
— Видимо, так. Не помню.
— А когда ваш сын Познакомился с Эрнестом Маликом, тот, если не ошибаюсь, работал частным секретарем у муниципального советника. Через этого советника он и познакомился с Аморелями. Малик был «блестящий молодой человек.
— Может быть…
— Он подружился с вашим сыном, и под его влиянием характер вашего сына изменился?
— Мой сын был очень добрый мальчик, мягкий, покладистый, — возразил отец.
— Он стал играть и делать долги…
— Этого я не знал.
— Долги, все более и более крупные, все более и более неотложные. Настолько, что в один прекрасный день он был вынужден прибегнуть к уловкам.
— Лучше бы он мне сразу во всем признался.
— Вы уверены, что поняли бы его? Старик, опустив голову, прошептал:
— В то время, может быть…
— Быть может, вы бы не поняли и выбросили бы его за дверь, если бы он вам признался, например, что взял деньги из кассы вашего компаньона, или подделал подписи, или…
— Замолчите!
— Он предпочел уйти из жизни. Быть может, ему кое-кто посоветовал так сделать? Быть может…
Кампуа на секунду закрыл руками исказившееся от боли лицо.
— Но почему вы пришли говорить со мной об этом именно сегодня? Чего вы добиваетесь? Какую цель преследуете?
— Признайтесь, господин Кампуа, что и тогда вы думали о том, о чем я думаю сейчас.
— А я не знаю, о чем вы думаете. И знать не желаю!
— Даже если у вас и не было подозрений, когда умер ваш сын, они должны были возникнуть после того, как спустя несколько месяцев Малик женился на мадмуазель Аморель. Вы понимаете, не правда ли?
— Я ничего не мог поделать.
— И вы присутствовали на свадьбе?
— Так нужно было. Ведь я был другом Амореля, его компаньоном. Он был без ума от Эрнеста Малика и смотрел на все его глазами.
— Настолько, что вы решили молчать.
— У меня была незамужняя дочь: мне нужно было выдать ее замуж.
Мегрэ поднялся, тяжелый, грозный, и бросил на подавленного старика исполненный гнева взгляд.
— И вот в течение долгих лет вы… Комиссар увидел слезы на глазах старика, и его грозный голос снова стал мягче.
— Но в конце концов, — продолжал он с какой-то тоской, — вы же знали, что этот Малик — убийца вашего сына. И вы молчали! И продолжали пожимать ему руку. И купили этот дом рядом с его виллой. И даже теперь готовы ему подчиниться!
— А как я мог поступить иначе?
— Не могли, потому что он довел вас почти до разорения; потому что с помощью Бог знает каких хитроумных комбинаций ему удалось завладеть большей частью ваших акций; потому что теперь вы не имеете никакого веса и ваше имя лишь вывеска фирмы «Аморель и Кампуа», потому что… — И комиссар стукнул кулаком по столу. — Но, черт возьми, вы даже не отдаете себе отчета, что вы подлец, что из-за вас погибла Монита, как раньше погиб ваш сын, а этот мальчик, Жорж Анри, чуть было не отправился за ними на тот свет.