– Превосходно, что вы это знаете. Но я надеялся услышать д-другое. Например: «Я вас тоже».
– Я вас тоже люблю, все это время! – тут же со слезами вскричала Элиза. – Люблю безумно, отчаянно!
Она простерла к нему руки, но Эраст Петрович не поддался искушению. Он должен был проговорить всё, что намеревался.
– Вы актриса, вы не можете без п-преувеличений. Говорю это без осуждения. Я принимаю вас такой, какая вы есть. И надеюсь на такое же отношение с вашей стороны. Прошу вас, выслушайте меня до конца, а уж потом решайте.
До сего момента Фандорин стоял. Теперь сел с другой стороны стола, словно бы проложив между ними границу, об условиях пересечения которой еще предстояло договориться.
– Я давно живу на свете. С вами я вел себя, как последний д-дурак… Не возражайте, просто слушайте, – попросил он, когда она отрицательно затрясла головой и всплеснула руками. – Я ведь с самого начала знал, на что могу рассчитывать, а на что – нет. Видите ли, у женщины всегда написано на лице, способна она к большой любви или не способна. Как она себя поведет, если жизнь заставит выбирать: между любимым и собой, между любимым и детьми, между любимым и идеей.
– Какой же выбор, по вашему мнению, сделаю я? – робко спросила Элиза.
– Вы выберете роль. Это-то меня в вас и устраивает. Мы с вами одного поля ягоды. Я тоже выберу роль. У меня она, правда, не театральная, но это всё равно. Поэтому предлагаю честный союз, без лжи и самообмана. У нас с вами будет брак по расчету.
– То же самое мне предлагал Шустров, – содрогнулась она.
– Возможно. Но наш с вами расчет будет не коммерческим, а любовным. Выражаясь предпринимательским языком, предлагаю любовь с ограниченной ответственностью. Не морщитесь! Мы любим друг друга, мы хотим быть вместе. Но при этом мы оба любовные инвалиды. Я не согласен ради вас отказываться от своего образа жизни. Вы не пожертвуете ради меня сценой. А если пожертвуете, то скоро об этом пожалеете и станете несчастны.
Кажется, ему удалось пробиться сквозь ее привычку к аффектированности. Элиза слушала его серьезно и внимательно – не заламывала рук, не изображала сияющего любовью взгляда.
– Знаете, мне кажется, мы идеально подходим друг другу, – перешел Фандорин ко второму пункту, не менее деликатному. – Я – зрелый мужчина, вы – зрелая женщина. Есть древняя китайская формула, помогающая рассчитать правильное сочетание мужского и женского возрастов в момент союза. Количество лет, прожитых невестой, должно равняться половине лет жениха плюс семь. Так что по к-китайским понятиям вы ненамного младше идеального для моей избранницы возраста. Вам тридцатый год, а по формуле должно быть тридцать четыре с половиной. Невелика разница.
Как он и рассчитывал, сомнительная китайская премудрость заинтересовала Элизу. Она наморщила лоб, зашевелила губами.
– Постойте… Не могу сосчитать. Сколько же это вам лет? Тридцать четыре с половиной минус семь и умножить на два…
– Пятьдесят пять.
Она расстроилась:
– Так много?! Я не дала бы вам больше сорока пяти!
Тема для Эраста Петровича была болезненная, но он хорошо подготовился.
– У человека бывает три возраста, и все они лишь относительно связаны с числом прожитых лет. Первый – возраст ума. Бывают старцы с интеллектуальным развитием десятилетнего ребенка, встречаются и юноши со зрелым рассудком. Чем старее человек умом, тем лучше. Второй возраст – духовный. Высшее достижение на этом пути – дожить до мудрости. Она может снизойти на человека лишь в старости, когда отступила суета, иссякли страсти. До этого мне, как я теперь вижу, далеко. В духовном смысле я моложе, чем хотелось бы. Наконец, есть возраст физический. Здесь всё зависит от правильной эксплоатации тела. Человеческий организм – это такой аппарат, который поддается бесконечному усовершенствованию. Износ с лихвой восполняется приобретенными навыками. Уверяю вас, сейчас я владею телом много лучше, чем в молодости.
– О, я видела, как вы за две минуты взбежали на трап галерки и спустились оттуда по тросу! – Элиза целомудренно опустила глаза. – Были у меня и другие возможности оценить ваше владение телом…
Однако Эраст Петрович не позволил разговору перетечь в несерьезное русло.
– Что скажете, Элиза? – Он почувствовал, что голос срывается, и кашлянул. – Как вам мое… п-предложение?
Всё сейчас зависело даже не от ее слов, а от того, как она их произнесет. Если его искренность не пробилась сквозь защитную личину актерства, ничего путного из их союза не выйдет.
Элиза побледнела, потом залилась краской. Снова побледнела. Странная вещь – ее глаза будто избавились от вечной косинки, оба смотрели прямо на Фандорина.