— Дьявол! — выругался офицер. — Где бумаги мерзавца?
— К-какие бу-бумаги?! — опешил Шекспир. До него стало доходить, что офицер заявился в театр не по поводу безвременной кончины покойного, а как раз наоборот — желая того застать в добром здравии.
— Где его сундук? — гаркнул офицер. — Быстро!
Шекспир, мелко семеня впереди офицера, бросился к гримерке. На лице его читалось сожаление человека, из-под носа которого увели оброненный шиллинг.
Один солдат остался с трупом. Второй же им попался по пути, он тащил деда Генри, Роберта Рэя, который, не успев еще расстаться с одеянием монаха, недоуменно крутил головой по сторонам, ища сочувствия.
— Сэр, вот этот человек дал склянку с ядом дохлому засранцу! — толкнув «монаха», доложил стражник.
— Я не при чем! Я не виновен! — взвился тот, когда предстал перед офицером. Но тут же осекся от тычка стражника в спину.
— Невиновен? Вот как? У меня тысяча свидетелей.
— Но… Это же… я играл роль! — монах побледнел и покрылся испариной.
— Вот и замечательно, — холодно заметил офицер. — У тебя еще будет возможность показать свое искусство в узком кругу ценителей таких талантов.
Он обернулся к страже:
— Увести этого честного джентльмена.
Мастера заплечных дел в какой-то мере артисты тоже, думал Роберт Рэй, сидя на жестком, грубо, но прочно сделанном дубовом кресле. Оно могло бы быть пародией на трон, если бы не торчащие тут и там железные детали различного вида. Непонятность их назначения вызывала ужас. Но Роберт уже догадался, что вот то кольцо служит для фиксации головы, а вот эти обручи — браслеты, в которые помещают руки испытуемого, что, впрочем, и произошло вскоре. Зафиксированными оказались также и ноги.
Камера пыток — сцена, палач — артист, а жертва — зритель. В этом они похожи. И у артиста театра, и у палача одна задача — чтобы зритель верил и полностью раскрыл всю душу. Вот только на это представление Роберт никогда бы не купил билет.
Роберт оказался раздет — монашеское одеяние, в котором он так и прибыл, полетело на сырой и грязный пол. Затем он оказался прикован в одном исподнем к подлокотникам и ножкам кресла и оставлен в одиночестве. Чтобы ему было чем скоротать время, палач любезно пододвинул поближе столик, на котором были разложены по порядку страшные инструменты — крючки, клещи, ржавая пила, какие-то сверла и зажимы вроде плотницких, молоток.
Дальше, у стены, стояла жаровня, рядом с ней — кузнечные меха. В жаровне красным цветком тлел уголь, и в самый жар его были воткнуты несколько прутов, по которым медленно поднималось бордовое свечение. Вся пыточная освещалась несколькими масляными лампами. Если и были окна где-то, то Роберт их не замечал, да и к тому же на улице уже стало темно.
Неизвестность и неопределенность пугали едва ли не больше, чем ржавое железо на столике. В довершение ко всему, от неподвижного сидения кровь застоялась в членах, и холод подземелья стал неудержимо проникать в тело. Старого актера начало трясти.
Наконец в коридоре послышались шаги, цоканье подковок на подошвах и случайный звон шпоры о камень. Значит, решил узник, палач возвращается не один.
В камере появились двое — палач и офицер, что был в театре и приказал схватить артиста.
К этому времени Роберт был полностью готов сотрудничать с властями искренне и истово и, может быть, сознаться кое в каких грешках — как два месяца назад метнул глиняный кувшин в голову пьяного кирасира из Соммерсета, мочившегося под окном. В те дни был устроен военный смотр, и город заполняли солдаты. Кувшин разбился о шлем, а кирасир, на потеху всем, свалился в свою же лужу мочи.
Удивительно, но палач называл офицера «мастером», так же, как в театре величали они Шекспира. Да, здесь точно был мрачный театр, и сейчас начнется первый акт…
— Мастер, давайте я его пощекочу немного, чтобы был поразговорчивей? — спросил палач, перекладывая инструменты, нежно беря то один, то другой и внимательно осматривая.
— Приступай, немного бодрости этому славному джентльмену не помешает.
Истязатель воодушевленно осмотрел трясущегося Роберта, словно это была витрина кондитера и ему предложили выбрать из множества видов пирожных одно-единственное.
— Начнем с парочки передних зубов, — сделал свой нелегкий выбор палач и, взяв клещи, приблизился к лицу актера.
— Нет! Пожалуйста, только не зубы! Я тогда не смогу играть на сцене! Сжальтесь, сэр! — Роберт закричал и замотал головой.