— Мотив, может быть, и был, но — травить?! — округлились глаза у старика. — Роберту решиться на такое — кишка тонка, да и мозгов не хватит додуматься. Но главное — возможности не было, милорд.
— А мог бы он подменить бутылочку на такую же?
— Милорд… Когда мы с мастером разбавили вино, я склянку сунул в рясу и уже не расставался с ней. В ней не может быть яда! Клянусь всем, что мне дорого! Хотите, докажу?
Не дожидаясь разрешения, Роберт вытащил зубами пробку, выплюнул ее, и тут же присосался к флакону. Остатки жидкости, что составляли еще половину объема, мгновенно исчезли у него во рту. Всего вышло три глотка.
— Ах ты мразь! — подскочил палач и выхватил склянку. — Мастер?!
— Ладно, оставь, — махнул рукой офицер. — Похоже, яда в склянке нет, значит, отравлен был Джозеф раньше… И я догадываюсь — кем, — не заметив, что размышляет вслух, пробормотал он. — Так, к черту! На сегодня хватит. Устал я что-то. Этого в камеру, в «крысятник». Завтра продолжим.
— Да, сэр!
И офицер широкими шагами покинул пыточную. Дождавшись, пока закроется за ним дверь, палач улыбнулся, показывая редкие пеньки зубов, и сказал:
— Ну, похоже, ты у нас везунчик… Наверняка отпустят. Но если хочешь выйти отсюда целым, то сообщи своим, чтобы приготовили два шиллинга. Иначе… Сам понимаешь. Мои зубы будут по сравнению с твоими — что чаща Шервудского леса.
— Да как я же я сообщу?
— Вот тебе бумага и перо. — Письменные принадлежности действительно нашлись на конторке, что стояла в самом углу. — Скажи, кому передать и где его найти. А я уж постараюсь.
Роберт, не мешкая, написал записку и объяснил палачу, где найти Генри, внука. Ему оставалось уповать на то, что тот достаточно его любит и сможет собрать требуемую сумму.
— Ну вот и чудно, — сказал палач, пряча письмо. — Я даже тебе верну твою хламиду, я сегодня добрый.
И он бросил на колени актера его монашеское одеяние.
Генри уже погрузился в крепкий сон, поэтому Роберту Парку пришлось его изрядно потрясти.
— Там тебя патшан какой-то шпрашивает, — сказал он и вручил Рэю фонарь. — Шляютша по нощам, дьявол их жабери, — неизвестно кому пожаловался Парк, затем рухнул на топчан. До Генри донесся кислый запах дешевого эля. Он встал, сделал несколько разогревающих движений и двинулся к выходу.
Подросток, который действительно ожидал у дверей, имел такое рябое лицо, что можно было подумать о его родстве с курами-пеструшками. Множество крупных пятен не мог скрыть даже неверный свет фонаря.
— Чего надо? — вместо приветствия буркнул Рэй, почесывая засвербившую вдруг ляшку. Он хотел было отпустить шутку по поводу рожи ночного гостя, но, представив себе, сколько подобного тот выслушивает каждый день, оставил затею как неоригинальную.
— Ты Генри Рэй, внук Роберта Рэя, что был схвачен сегодня? — держа себя довольно независимо, спросил рябой.
— Ну, я. Откуда деда знаешь? — угрюмые нотки в голосе Рэя словно выдуло ветром. За весь день это была первая весточка. Даже хозяин терялся в догадках, куда могли увезти старика, в Лондоне достаточно околотков.
— Откуда-откуда, не твово ума дело, — видя неподдельную заинтересованность Генри, криво ухмыльнулся рябой и сплюнул на мостовую. — Тебе письмо от него… — он достал из-за пазухи свернутую в трубочку бумагу. — На, читай, если умеешь.
Генри умел, и это была заслуга старого друга деда, букиниста по фамилии Флетчер. Старик души не чаял в смышленом мальчишке и взялся обучить его письму и даже немного — латыни. Поэтому Рэй без колебаний пристроил фонарь, освободив руки, развернул письмо и принялся его изучать: «Генри! Произошла досадная ошибка, которая скоро разрешится. Я сейчас нахожусь в Тауэре, но уверен, что скоро меня отпустят, ибо я ни в чем не виновен. Здесь служит один джентльмен, его фамилия — Хопкинс. Передай ему два шиллинга лично в руки, и тогда я скоро вернусь в добром здравии. Утром, как взойдет солнце, найдешь сего достойного мужа у пристани, от которой ходят лодки к крепости. Узнаешь его по малиновому камзолу, расшитому золотом. С надеждой и верой в провидение Господне». Далее стояла подпись деда, и еще была сделана приписка:
«Принеси что-нибудь из старой одежды, здесь ночами довольно прохладно». Без сомнения, и почерк, и подпись были деда.
Закончив читать, Генри оторвал взгляд от бумаги, но рябой паренек уже испарился, точно лондонский туман на восходе. Два шиллинга — это немалая сумма, но Генри был уверен, что он соберет ее к назначенному сроку. В крайнем случае, можно занять у Шекспира, вот только тот потом все жилы вытянет, заставив отработать вдвое за оказанную услугу.