— А шеф-кондитер у вас имеется? Как насчёт опытного дизайнера, чтобы в Деревне появились новые краски? Из деревьев я заметил только яблони и грецкий орех, — почему бы не интродуцировать другие породы? У меня много профессий, и здесь они были бы уникальными.
Дама рассмеялась:
— Весьма изобретательно! Да вот только изобретательности нам как раз и не нужно вовсе. Я сама решаю, что необходимо Деревне… вернее, решила давным-давно, и с тех пор всё необходимое у нас есть. А без излишеств мы прекрасно обходимся. Так что собирайся в дорогу.
— Но знаешь ли, — замялся Гарри, — мы с Хельке… любим друг друга. Хотелось бы остаться с ней. Я ей нужен.
— Извини, но это невозможно.
— Так нечестно! — воскликнул Гарри.
В глазах Дамы появилась насмешка.
— Честность — понятие сугубо человеческое. Мы, туата, никогда не имели с ним дела. Наша вселенная не подчиняется моральным принципам, мы просто блюдём свои законы. А теперь, Гарри, не отнимай у меня время. Остаток дня можешь потратить на приготовления, а с наступлением утра изволь уйти отсюда, иначе я попрошу Стража тебя выпроводить.
Дама вручила ему брошь Анны:
— Забери. Она не помогла тебе получить моё позволение.
Хельке сидела в кухне, ждала возвращения Гарри. Сорвалась со стула, завидев его в дверях, кинулась на шею, поцеловала, потом ещё раз, дольше и крепче, вздохнула и прижалась к нему. И на Гарри нахлынула волна нежности к этой прелестной девочке. Они целовались всё чаще и страстнее и ласкали друг друга… Наконец Хельке отстранилась с явной неохотой:
— У нас ещё будет для этого время. Много-много времени. Ведь я люблю тебя всем сердцем, о чудесный иноземец, вошедший нежданно-негаданно в мою жизнь! А сейчас скажи, чем закончилась встреча с Дамой? Она, конечно же, над тобой сжалилась, над нами обоими, и подыскала тебе местечко в нашей Деревне. Немедленно подтверди, что это так, развей мои страхи.
— Ах, если б я мог! — повесил голову Гарри.
— Это что же, она отказала тебе в пристанище?
— Велела убираться завтра же поутру.
— А ты открыл ей правду о нашей любви?
— Конечно, — вздохнул Гарри. — А в ответ услышал: «Кто необходим, тот должен быть один».
Хельке отошла к креслу, села:
— Ну да, ещё бы она не прогнала тебя! С чего бы вдруг Даме задаться вопросом, не разобьёт ли она сердце маленькой Хельке? Ведь Хельке положено только работать иглой весь день напролёт. Не влюбляться, ни в коем случае! Из года в год вышивать, вышивать, вышивать и держать язык за зубами.
И девичий ротик сложился в угрюмую скобку. Не сказать, что в этот момент она была такой же красивой, как прежде. Но вот Хельке выпрямилась, и в глазах появился решительный блеск.
— Это всё её законы, — объяснила девушка. — Надо же было придумать: по одному человеку на каждое ремесло, и ни в коем случае не больше. Каждый день одно и то же — и никаких новшеств. Всё это хорошо, когда другая жизнь тебе неведома, но если ты познала любовь, если в твоей судьбе появился пришелец из внешнего мира, такой нелепый уклад более не может тебя устраивать!
— Послушай, я вовсе не хочу уходить, — сказал Гарри. — Как только вернусь в свой мир, мне конец.
Хельке рассеянно кивнула. Она сейчас не думала о Гарри, о его жизни и смерти, у неё другое было на уме. Её собственная судьба, её собственное счастье — которого она могла лишиться, едва обретя.
В Деревне всё оставалось по-прежнему. Но это была только видимость. Ведь появилась идея. Даже за короткий срок пребывания Гарри изменилось многое. Очаровательная невинная девушка влюбилась в него, и от этого в ней произошли перемены, и не всё — к лучшему. Гарри нравилось, что Хельке так нежна с ним, хотя порой она вела себя как капризный ребёнок. Боготворящим её Хансом она помыкала без зазрения совести, а тот выполнял любые прихоти красавицы как нечто само собой разумеющееся.
Ханс и сам уже не был прежним, хоть и трудно сказать, что именно в нём изменилось. По-новому, что ли, смотрел на Хельке? Какой-то иной интерес оживлял его обычно невыразительную физиономию, в лазоревых глазах угадывалась проснувшаяся похоть. А ей только того и надо: приказы так и сыпались на голову лесоруба. Ханс подчинялся охотно, но теперь сквозило в его поступках некое лукавство, так не вязавшееся с простецкой натурой. Словно он чего-то ждал — какого-то события, которое принесёт ему удачу. Палец о палец не ударял, чтобы его приблизить, но свой интерес сознавал, и с каждым часом всё отчётливей.