— Привидится же бог знает что...
Однако пошел смотреть. Ходил он недолго, почти тут же вернулся и с порога чуть ли не торжественно доложил:
— Виноват, ваша милость. Гость к нам...
— Гость? Кто же?
— Пан майор. Его благородие Иван Петровнч Котляревский. Что прикажете сказать ему? Принимать или, может?..
— Да ты что? Очумел, старый. Проси. И того... — засуетился Кочубей, вставая на кресла и запахивая на груди шлафрок, — принеси сюда... Да ты сам знаешь, что наш гость больше любит. И закусить подай. Марью разбуди, чтобы приготовила горячего... Да где же он?
— А вот... Милости просим, ваше благородие! — распахивая дверь кабинета, учтиво сказал Анисим, сторонясь, чтобы дать пройти Котляревскому, на этот раз без шинели и треуголки.
Кочубей пошел гостю навстречу, намереваясь заключить его в объятия, но вовремя опомнился и, улыбаясь, жестом пригласил следовать в кабинет.
— Добрый вечер, Семен Михайлович? Прошения прошу... — начал было Котляревский, но Кочубей не дал закончить, замахал руками:
— Да что вы?.. Очень рад! И не поздно совсем, детское время. Проходите сюда. К столу или к камину? Да нет, мы стол подвинем к огню ближе... Анисим?
— Не стоит. Мы и здесь посидим, если не возражаете.
— Как вам будет угодно.
— Боюсь, помешал вашему отдыху?
— Напротив, рад, что вспомнили... — Кочубей не стал продолжать, заметив, как холодно встретил его слова гость. Посетовал на себя: разговорился, старый болтун, сам напомнил старое.
Молчание становилось неловким. Анисим не появлялся тоже.
Котляревский не начинал разговора, выжидал, полагая, что не следует сразу переходить к делу. Рассеянно оглядел кабинет, в котором еще ни разу не был. Прямо перед ним в тяжелой золоченой раме висел портрет знаменитого предка Кочубеев — Василия Леонтьевича. Уловить взгляд его не удавалось: он смотрел куда-то в сторону, никого не видя. Чем дольше всматривался Котляревский в портрет, тем, казалось, понятнее, отчетливее становился замысел художника: неизвестный портретист стремился показать этого человека отрешенным от всего, что связывало его с жизнью, пленником вечности. На противоположной стене огромным красочным пятном выделялась картина родового имения господ Кочубеев — Диканька: с одной стороны луга, подступающие к самому дворцу, с другой — огромный столетний парк, дорожка, уходящая в едва синеющую загадочную даль. Там, за вековыми деревьями, занималось утро нового дня, а в их тени плавал предутренний сумрак. Несколько больших книжных шкафов были лучшим украшением кабинета. В иное время Котляревский посмотрел бы книги обязательно — вероятно, появились новые издания, пополнилась библиотека исторической литературой, которую, как знал Котляревский, Кочубей предпочитает всем другим жанрам. Но сегодня он к шкафам не подойдет, прежде всего — дело.
Между тем вошел Анисим, поставил на стол поднос с бутылкой венгерского и закуской, в вазе — груши, яблоки, виноград, абрикосы.
— Угощайтесь, — поклонился Анисим. — Не побрезгуйте!
— Что вы, дядько Анисим? Только зачем же столько? — Котляревский смутился от внимания старого слуги, которого он, если быть справедливым, ценил и любил больше всех остальных в этом доме. Ласково усмехнулся. — Я ж ненадолго... Ну а вы здоровы?
— Спасибо на добром слове. Грех нарекать на долю. От чарки еще не отказуюсь.
— Выходит, казакуем, дядько Анисим?
— Казакуем... тем самым местом на горячей печи.
Котляревский не смог сдержать улыбки. Кочубей обрадовался, увидев, что Котляревский так внимателен к его слуге и по-прежнему ласков, заторопился:
— Анисим, чего же ты стоишь? Разливай! Да и свою чарку не забудь.
Анисим разлил вино, поставил его сначала перед Котляревским, затем подвинул Кочубею и поклонился:
— Позвольте отлучиться... Мешать буду вашей беседе.
Собеседники — каждый по-своему — оценили ум и такт старого слуги.
— Дверь не закрывай. Будь тут, в диванной, может, понадобишься, — сказал вдогонку Кочубей.
Когда за дверью затихли шаги, Котляревский отодвинул бокал:
— Поговорим сначала. «С трезвой головой — от сварки[28] подальше», — помните, так будто говорят в нашем краю?
— Так. Но у одного моего доброго земляка есть и такое присловье: «Як ковбаса да чарка, то минет и сварка».
— Мы с вами, Семен Михайлович, не ссорились. Во всяком случае, до сих пор. Так что не к сему случаю присловье.
— Будь по-вашему, — согласился Кочубей.
— К вам я пришел по делу, причем весьма важному. Скажу сразу: от вашей доброй воли зависит доля и, может случиться, сама жизнь людей, которые в вашем владении. Зная вас уже не первый год, я уповаю на ваше сердце и разум. С тем и пришел. Не к князю, не к губернатору, а к вам...