По окончании обучения, по получению необходимого образования, должной путевки, жизнь стремительно завертелась в выверенных механизмах службы. Мелькнула женщина - как требовала того аппаратная система и шумно пронеслась пышная свадьба - как пожелал институт семьи, родители и, конечно, она. Но, разве, обдуманный и хладный расчетливый брак мог породить ячейку счастья, когда тело жаждало вечной любви и страсти, пока в тайных уголках сознания хранился, пусть не реальный, большей частью вымышленный образ идеального существа, второй половины, созданной вселенной для того чтоб вечно быть рядом, образ, никак не соответствующий действительности?
Максим, стараясь оставаться мужчиной, не отдавал, даже и думать не желал отдать отчет своим внутренним чаяниям, и брак протекал, пусть, и уныло, прискорбно, в вечно недовольных ворчаниях и взаимных упреках, без любви и без ее плодов. На семейном ложе царила все та же сухость и беспристрастность и нежелание исполнять супружеский долг, приходящее, к нормальным парам, как мудрость и опыт, с годами, настигло Максима в первые дни воссоединения, серьезно проявив себя уже в скисший период медового месяца...
Что оставалось, в подобной ситуации, молодой и страстной женщине, томящейся с далеких времен половой зрелости в ожидании супруга, с которым можно, на законных основаниях, предаться тому волнующему, жаркому таинству, что есть табу для не женатой приличной девушки? Что оставалось Максиму в подобной ситуации? Развод был как никогда скор, бескомпромиссен, обоюдовыгоден, справедлив, хладен и хмур, каким совсем еще недавно прибывал эгоистичный Максим в период венчания и брака. И побежали, вновь, друг за дружкой, стремительно, бесконечной чередой, однотипные, одинокие рутинные будни, в которых неудовлетворенная деятельная стервозность молодого сотрудника помогали круто взбираться по служебной лестнице, легко получать чины, звания, привилегии и массу возможностей...
Так, Максим Максимович, блуждая проулками воспоминаний, незаметно для себя самого, очутился перед родным общежитием, поднялся, не спеша, на этаж, пошарил в кармане, достал одинокий ключ, с шерстяной тесемочкой, для удобства продетой в ушко, открыл дверь, щелкнул выключатель и желтый свет, полившись из убогой лампочки, висящей, на потемневшем от времени электрическом проводе, осветил жалкий быт одинокого и, наверное, несчастного человека.
- Позвонит? - в голове вдруг мелькнула дикая мысль, - Завтра?
Максим Максимович прошел, не разуваясь, в единственную свою комнату и уселся на кровать, радостно приветствующую до боли знакомым, родственным скрипом, словно обвенчанную с нею навек, вечно верную ей, массу...
Кривая истина, забитая судьбой и системой, годами скрываемая от самого себя явственно вставала перед глазами.
- Зачем? И что дальше?
Новоявленная перспектива пугала и настораживала. Эта жалкая, убогая обстановка, эти стены, обклеенные старыми газетами, пожелтевший потолок, ветхая покосившаяся мебель; серая одинокая жизнь, ночные прогулки и цветные однообразные сны - все привычно, закономерно и обоснованно. Зачем теперь что-либо менять? Поздно, поздно, да и, пожалуй, все еще дико... Максим Максимович поднялся с кровати, разделся, оставшись в трусах и майке, аккуратно сложил белье на стул. Прошелся, взад вперед, по комнате, щелкнул выключателем, погрузив свой маленький мир во мрак. Скрип кровати обозначил во тьме, что она приняла его пожилое тело. Мерно тикали часы в ночной тишине. Максим Максимович несколько раз тяжело вздохнул, повернулся, поскрипывая, с боку на бок и забылся здоровым утренним сном.
***
Максим расположившись на холме оглядывал, с доминантной позиции, дымящийся кострами, презренный лагерь противника. Приближалась ночь, и багряное солнце медленно закатывалось за горизонт, унося с собой дневное пекло и даруя возможность ночного отдыха уставшим воинам; кратковременного упокоения жаркой мирской суете, неотложным делам, неизменной вражде, терзающим изнутри бренное тело низким стремлениям и возвышенным амбициям. Ночь сулила людям простую, взаимную любовь, ласку для многих, нежность, вероятно, последнюю в кровавой неотвратимости яростного и беспощадного сражения.
Ветерок, нежной прохладой гладил полуобнаженное мускулистое, бронзовое тело воина. Впереди, в отдалении, медленно погружался во тьму лагерь врага, за спиной Максима располагался на ночлег легион соратников. Там, братья по оружию радовались и пили вино, словно не ведая о грядущей битве, в которой немногим удастся остаться в живых. Беззаботно расположившись у костров, завтрашние мертвецы шумно беседовали, шутили, смеялись, словно каждого из них, впереди, непременно ждала вечная счастливая жизнь. Максим был, как всегда, спокоен, уверен в войске, в каждом, словно в самом себе. Не даром ведь шла по миру молва: "Нет крепче фаланги той, в которой бытует любовь". Он твердо знал, что каждый из воинов легко и бездумно, отдаст жизнь за соратника, знал, что не один не отступит, не сбежит с поля боя, и каждый будет стоять за товарища и до последней капли крови.
- Великое счастье, - думал Максим в преддверии битвы и глаза его переполнялись слезами, - жить, любить и быть любимым людьми понимающими, одержимыми, как один, общей идеей, общей жизненной целью и общими интересами! Жить в великолепном союзе, о котором, жалкие миряне, укрывшись городишках, ищущие счастья в быте, в семейном унынии, в мелкой грызне и в склоках не могут и помышлять!
За спиной Максима стояла своя великая, сплоченная стая, выходящая победителем почти из любого сражения, покоряющая мир, и на своем пути, в случайных связях, оставляющая потомство возможных подражателей... Максим грозно глядел на вражеский лагерь, по численности в разы превосходящий его легион и ни капля страха, ни тень сомнения не колебала его мужественной решимости. На плечо легла надежная и верная рука. Он обернулся, улыбнулся нежной, изливающей любовь, улыбкой.... Влюбленных ждал ужин, разговор, наполненный, словно терпким вином, красноречием, насыщенный взаимным уважением, пониманием и похвалами. Их ждали, ласковые, взаимные взгляды и, после ужина и возлияний, заботливо приподнятые слугами, полы шатра...
Что было дальше, Максим Максимович не мог узнать за всю свою довольно продолжительную жизнь, как не старался, просыпаясь, раз за разом, на этом волнующем моменте и бесполезно стараясь уснуть. Но сегодня, великий Морфий словно сжалился, сон не оборвался и пара, под бешеный стук уже пожилого, слабого сердца трепетного соучастника и созерцателя, придерживая друг друга под руки, наконец, погрузилась в пьянящий полумрак.
Конец первой части.