Эльфы и хоббиты, собравшись у клетчатого покрывала, пили шиповниковый чай со сладкими творожными пирогами и джемом. Вечернее умиротворение царило среди них. Глорфиндель и Эрестор праздновали свое примирение, сидя в сторонке с бутылью молодого вина и подносом, полным разнообразных пирожных. Больг мечтательно ухмылялся, обнимаясь с горшочками с мазью — один горшочек Больг опустошил по дороге, но осталось еще целых три. Элладан и Элрохир, так и не успевшие подремать в гамаках, позевывали и клевали носом. Элронд суетился вокруг покрывала, то подкладывая Эрестору еще пирожных, то отрезая для Леголаса кусочек пирога — там, где побольше начинки, то накладывая близнецам взбитых сливок.
Один только Линдир не уплетал за обе щеки — во-первых, он всё еще доводил до совершенства свою новую песню, а во-вторых, наелся неспелых абрикосов в рощице. Элронд поглядывал на него с опаской: что, если менестрель вздумает петь о том, что случилось между ними в абрикосовой рощице? Элронда бросало в дрожь при мысли, как Линдир назовет его достоинство на этот раз — уж не сочным ли абрикосом? Элронд нервничал — и оттого суетился еще больше.
— Послушайте! — произнес Линдир, прилаживаясь играть на лютне, — и Элронд понял, что час его пробил. — Я сочинил новую песню — о безудержной любовной страсти под сенью абрикосов!
Элладан и Элрохир с испугом посмотрели друг на друга и на юного хоббита — они решили, что неугомонный менестрель собрался петь про их гамачные забавы.
— О, нет! — воскликнули они в один голос. — Линдир, мы же еще едим!
— Верно, верно, мальчики, — поспешно сказал Элронд. Он поставил перед Линдиром блюдо с кусочком пирога со сливками, надеясь отвлечь менестреля от песни. — Мы заняты трапезой и не сможем… э… по достоинству оценить творение любезного Линдира.
Глорфиндель поддержал Элронда:
— Твоя правда, владыка! Тоска берет от Линдирова вытья. Знавал я как-то одного менестреля, Феанорова сына, — так он тоже от безделья был горазд выть да стенать; но зато какой был рубака! Такому справному воину и бренчание на арфе можно простить. А ты, Линдир, ему не чета — вон, ни кожи, ни рожи, ни стати, и ни разу, небось, меча в руках не держал.
Линдир вспыхнул.
— Как это низко — сравнивать меня с нолдорским певцом! Я — представитель совсем иной школы! И, позвольте заметить, выразительные возможности лютни во многом превышают возможности ручной арфы! — Линдир перевел дух. — Кроме того, я намерен спеть не плач, а гимн всепоглощающей любви, — проговорил он уже спокойнее. — Уверен, как только вы услышите первые звуки, вы ощутите всё упоение весной и молодостью.
У Элронда упало сердце. Он понял, что позора не избежать, и приготовился весь следующий месяц (а то и больше — в зависимости от того, как скоро Линдир найдет себе новую жертву) сносить насмешки и подколки всего Ривенделла. Опустившись на подушечку, он закрыл лицо рукой и покорился судьбе. Линдир взял первый аккорд. Элронд слышал, как менестрель глотнул воздуха, чтобы разразиться потоком поэтичных (как казалось самому Линдиру) непристойностей… И вдруг, вместо песни, из горла Линдира вырвался стон.
Элронд, недоумевая, убрал руку с лица. Линдир выронил лютню и, схватившись за живот, прокряхтел что-то о вдохновении, которое внезапно его покинуло, — а вслед за этим, согнувшись в три погибели, бросился к дальним кустам.
— Вот видишь, Элладан, — хорошо, что мы не стали есть неспелые абрикосы! — громко прошептал брату Элрохир.
Среди друзей повисла неловкая тишина — и в этой тишине раздался какой-то треск. Близнецы прыснули, а Больг сочувственно покачал головой, вспомнив, как и у него однажды вот так скрутило живот — весь день потом в кустах просидел. Через несколько мгновений треск повторился уже громче — и на этот раз стало ясно, что он доносится не из-за кустов, а откуда-то издалека. В следующий же миг над головами у эльфов и хоббитов (и у одного орка) оглушительно загрохотало.
— Ну нет, это уже точно не Линдир! — определил Глорфиндель.
Сверкнула молния. Небеса вновь громыхнули — и на берег обрушились потоки ливня.
— Гроза! — завопили Элладан и Элрохир и кинулись искать укрытие.
Гром раскатывался по небу. Вокруг резко потемнело, молнии освещали землю страшным фантастическим светом, речка, всколыхнутая ливнем, забурлила. Абрикосовые деревца шумели и скрипели, раскачиваясь из стороны в сторону. Схватив в охапку самое дорогое — горшочки с мазью — Больг ринулся к высоким кустам. Вслед за ним улепетнули хоббиты, смешно подпрыгивая на бегу и что-то вереща. Эрестор и Леголас тоже куда-то унеслись, спасаясь от грозы. Один только Элронд в панике заламывал руки, не зная, что делать со своими баночками и вазочками, из-за ветра раскатившимися по всему бережку.
— Да как же это? Да что же это? — причитал он, в полнейшем отчаянии глядя на то, как его прекрасный пикник превращается в стихийное бедствие.
— Не мешкай, владыка! — крикнул ему Глорфиндель из ближайших кустов. — Давай сюда!
Окрик Глорфинделя подействовал на Элронда отрезвляюще. По-прежнему пребывая в растрепанных чувствах, Элронд все-таки послушался и юркнул под высокий куст, сразу же натолкнувшись на широкую грудь Глорфинделя.
— Вот так гроза, — выдохнул Элронд, моргая от капель.
Здесь, в своеобразной «пещере» из кустов, было ненамного суше: по ветвям бежали струйки воды, целые маленькие водопады обрушивались на Элронда сквозь просветы в листве — но снаружи ливень шел уже сплошной стеной, и Элронд решил, что лучше убежища ему не найти. Неосознанно он прижался к груди Глорфинделя, чувствуя жар его тела под насквозь промокшей сорочкой. И через некоторое время Элронд даже перестал дрожать от холода, словно бы напитавшись силой, переполняющей славного эльфийского воителя легендарных времен. Как зачарованный, он смотрел на могучую шею Глорфинделя, золотистую от загара, с прилипшими к коже прядями, потемневшими от влаги; на твердый подбородок, на чувственные, красиво вылепленные губы, крупный ровный нос и высокие скулы… Капельки дождя дрожали на густых широких бровях Глорфинделя, запутывались в пушистых ресницах, скатывались по щекам. Не удержавшись, Элронд подался вперед и коснулся губами подбородка Глорфинделя, останавливая струйку воды.
Элронду вспомнилось, как давным-давно, в юные годы, он сам, Глорфиндель и принц Трандуил, гостивший в Ривенделле, попали в грозу и укрылись под старым вишневым деревом. Они сидели, обнявшись, переводя дыхание, — и вдруг ветер взметнул крону вишни, и лепестки, точно конфетти, полетели на юношей. К нижней губе Элронда прилип лепесток. Глорфиндель наклонился и снял лепесток своими губами…
Чуть отстранившись, Элронд окинул Глорфинделя изумленным взглядом. Элронда вновь накрыли те чувства, те запахи, те ощущения, что он испытал тогда, в давно ушедшей молодости. Он смотрел на Глорфинделя — могучего, прекрасного, с сильным горячим телом под мокрой сорочкой, с волосами, тяжелыми от влаги, — и у Элронда перехватывало дыхание от сияющей красоты Глорфинделя, вновь открывшейся ему. Элронд видел, что и Глорфиндель вспомнил — вспомнил о тех счастливых праздных днях и жарких ночах, когда Элронд был еще совсем юн и неопытен, и жаждал познать новые наслаждения. Не говоря ни слова — да и гром грохотал и ливень шумел вокруг, заглушая любые звуки, — Глорфиндель и Элронд бросились друг другу в объятия.
Точно безумный, Элронд покрывал лицо и шею Глорфинделя страстными поцелуями, погружал пальцы в гриву его волос, скользил ладонями по телу, комкая мокрую сорочку, — и чувствовал сильные руки Глорфинделя на своих бедрах и жар его губ на своих губах. Сам того не заметив, Элронд оказался на Глорфинделе; вместе они стянули с Глорфинделя сорочку, и теперь тот лежал под Элрондом, обнаженный, прекрасный в этой своей первобытной, какой-то природной наготе. Застонав от восхищения, Элронд склонился над ним и начал лизать и покусывать его соски — а потом, содрогаясь от нетерпения, стащил с Глорфинделя штаны и раздвинул ему ноги… Взгляду Элронда открылись крепкие сильные бедра, мошонка, поросшая золотистым курчавым волосом, и длинный и крепкий, оплетенный венами член с крупной головкой. Глорфиндель, улыбаясь, притянул Элронда к себе — так, что член Элронда коснулся его ягодиц. Элронд перестал дышать. Медленно, наслаждаясь каждым мгновением, он начал погружать свой член в анус Глорфинделя, дрожа и задыхаясь от его горячей тесноты. Молния сверкнула прямо над ними, раздался долгий, грозный раскат грома — и Элронд, не в силах больше сдерживаться, принялся вбиваться в Глорфинделя.