— Теперь вот опять поссорились, — проговорил он, задумчиво жуя ягоды. — Разобиделся, выставил меня из спальни и дверь прямо перед носом захлопнул. Сказал, не пойдет ни на какой пикник, если ему отказали даже в такой малости — первой клубничкой полакомиться. Иду теперь, вроде всё хорошо — птички поют, теплынь, листочки шебуршатся, цветы там всякие, ягоды… колбаса вот в корзине… — Глорфиндель втянул носом соблазнительный аромат колбасы, — а всё равно сердце не на месте. Думаю, как там мой Эрик? Эх, брат, скажу я тебе: никогда не влюбляйся, Больг.
— Больг любит Ласи, — чавкая, учтиво поддержал беседу Больг.
Наконец, дружная компания под аккомпанемент Линдировой лютни, уже порядком всем надоевшей, добралась до берега речушки. Пологий берег, покрытый высокой шелковой травой, спускался к тихо журчащей воде. Речка напитывала свежестью теплый, пронизанный солнечными лучами воздух. Душисто пахло полевыми цветами, усыпавшими зеленый ковер трав пестрыми крапинками. Бабочки, взблескивая атласными крылышками, играли друг с другом, над маленькими заводями висели серебристые стрекозы, и где-то у воды, невидимые в камышах, мелодично квакали лягушки. Весенний ветерок, время от времени налетая на берег, перекатывал травы, заставляя их клониться то в одну, то в другую сторону, и они переливались, как густая зеленая шерсть какого-то сказочного животного.
Скидывая на ходу одежду и обувь, близнецы проскакали по берегу, присели в речке, опустив в холодную воду свои многострадальные зады, и зажмурились с блаженным стоном.
— Вода просто чудесная! — крикнул Элрохир остальным. — Идемте к нам купаться!
— Нет, мальчики, сначала нужно немного поесть, — мягко возразил им Элронд, оглядывая расстеленное на траве красное клетчатое покрывало, над которым суетились трое хоббитов — они вышли из Ривенделла пораньше, чтобы подготовить всё к приходу Элронда и компании. Два новоприбывших хоббита присоединились к ним, расставляя на покрывале корзинки и свертки с едой. Над берегом поплыли дивные ароматы Элрондовой стряпни.
— Я ужасно проголодался! — воскликнул Леголас, присаживаясь на одну из атласных подушечек, которые хоббиты в изобилии разбросали вокруг.
— И у меня в животе бурчит, — хохотнул Глорфиндель, плюхаясь рядом. — Помнится, в Гондолине, вернувшись с дозора, я мог целого кабанчика срубать.
— Кабанчика, — мечтательно протянул Больг.
Элронд всё семенил вокруг покрывала, с беспокойством следя за хоббитами: он опасался, как бы они не побили бутылки и не уронили пироги.
— Ты совершенно прав, мой друг, — сказал он Глорфинделю, выкладывая на блюдо заранее приготовленные тартинки, — прогулки на свежем воздухе весьма способствуют хорошему аппетиту.
— Это точно, владыка. Вот, бывало, идем мы с ребятами из ночного дозора…
Тут Глорфинделя бесцеремонно прервал Линдир. Перехватив свою лютню поудобнее, он ударил по струнам и торжественно произнес:
— Любезный Глорфиндель подал мне прекрасную идею! Я спою вам песню о доблестных гондолинских воинах, всегда готовых подставить собрату по оружию плечо…
— И не только плечо, — хихикнули Элладан и Элрохир, уже вылезшие из речки, — их выманил аппетитный запах угощения.
Не слушая их, Линдир запел:
Влекомые страстью, сплетаются пылко
тела славных воинов, гибких и сильных…
Элронд опустился на подушечку рядом с Леголасом. Все корзинки, тарелки, бутылки, бокалы и блюда, наконец, были расставлены, и Элронд смог вздохнуть с облегчением.
— Боюсь, любезный Линдир, песни… э… такого рода не подходят для… принятия пищи, — заметил он деликатно.
Леголас пришел ему на помощь:
— Элронд имеет в виду, что твоя песня, Линдир, прославляет воинскую доблесть и боевые подвиги, — сказал он, ловко ухватывая лежащую на краю блюда тартинку с творожным сыром, мелко нарезанными огурчиками и зеленью, — а значит, эта песня больше годится для торжественных пиров, чем для скромного семейного пикника на природе.
Элладан и Элрохир прыснули — и обрызгались яблочным сидром.
Линдир на мгновение задумался.
— Тогда… О! Да, тогда я спою вам песню о дивных солнечных днях поздней весны, — предложил он.
Намазывая апельсиновым джемом кусочек кекса для Леголаса, Элронд решил, что «дивные солнечные дни» звучат вполне благопристойно.
— Вот и славно, мой друг, вот и славно, — сказал он, подавая Леголасу кекс. — Песня о прекрасной весенней природе — что может быть лучше для пикника?
Линдир, окрыленный вдохновением, тренькнул струнами и начал:
Влекомые страстью, сплетаются пылко
тела юных эльфов, гибких и сильных…
— Постой-ка, приятель-стихоплет! Сожри меня тролль, если это не та же самая песня! — захохотал Глорфиндель.
Линдир взглянул на него с видом непонятого гения.
— Это совершенно другая песня! — фыркнул он. — В песне про Гондолин были «тела славных воинов», а здесь — «тела юных эльфов»! Только неотесанный мужлан, ничего не смыслящий в высоком искусстве, не заметит разницу!
— Полно, полно, любезный Линдир, — поспешил разрядить обстановку Элронд. — Ты, верно, притомился после столь… долгого пути, — Элронд с сомнением оглянулся на крыши и башенки своего дома, виднеющиеся совсем неподалеку. — Вот, отведай-ка весеннего салатика с редисом… — он попытался было подсунуть Линдиру вазочку с салатом — но менестрель, чья тонкая душевная организация оказалась чересчур тонка для шуточек Глорфинделя, вскочил на ноги, обнялся с лютней и удалился в абрикосовую рощицу, где сразу же принялся распевать какие-то до невозможности горестные песни.
— Ах, да что же это, — всплеснул руками Элронд. — Отчего наш любезный Линдир так расстроился? Ох уж эти тонко чувствующие эльфы искусства… — от огорчения Элронд схватил вазочку с салатом и принялся его есть. — Может быть, ему хотелось более изысканный салат? Например, с одуванчиками?.. — предположил Элронд задумчиво.
— Да ладно тебе, не горюй, владыка, — сказал Глорфиндель — он заметно повеселел, умяв в одиночку большущий закусочный бутерброд с копченой свининой, рублеными желтками и листьями салата. — Пусть себе дуется в рощице — нам больше еды достанется, — и потянулся за бутылью сидра.
Но через какое-то время, когда эльфы перешли с холодных закусок на десерт, а Больг всё еще что-то уплетал, хитро поглядывая на остальных из-за корзины, от страдательных и несколько немелодичных песен Линдира, несшихся из абрикосовой рощицы, стали сдавать нервы даже у стойкого гондолинского витязя Глорфинделя.
— Варга ему за пазуху! — выругался он в сердцах. — Сколько ж можно выть?! Блевать тянет от его воплей.
— Нас тоже, — поддакнули Элладан и Элрохир, чьи лица и в самом деле приобрели нездоровый зеленоватый оттенок, — правда, скорее всего, не из-за пения Линдира, а из-за немытой клубники, съеденной утром.
— Мне тоже как-то не по себе стало, — пожаловался Леголас.
— Владыка, разреши, я схожу заткну нашего певуна, — предложил Глорфиндель. — А то его вытье наводит меня на мысли об атаке варгов на Гондолин.
Элронд перестал колупать яичко.
— Нет-нет, не стоит себя утруждать, мой друг, — лучше я сам схожу к Линдиру, — поспешно сказал он, поднимаясь с покрывала и собирая с колен мелкие яичные скорлупки. — Возможно, мне удастся его утешить.
С печалью думая о том, что мирный весенний пикник, о котором он мечтал еще с зимы, как всегда получился совсем не мирным, Элронд направился в абрикосовую рощицу — и попутно обнаружил, что выпил молодого вина больше, чем следовало. Голова у Элронда приятно кружилась. Двигаясь на звуки отчаянных рыданий, несущиеся из-за деревьев, Элронд прошел через рощицу и, наконец, увидел Линдира. Тот расположился под абрикосовым деревцем, в листве которого уже виднелись зеленые плоды, и перебирал струны лютни, время от времени разражаясь обрывком какой-нибудь жалостливой песни. Впрочем, в устах Линдира даже жалостливые песни получались какими-то непристойными: если в радостных песнях менестрель прославлял радости плотской любви, то в печальных он с тоской вспоминал минувшие плотские наслаждения.