— Ну, что нос воротишь? Или трусишь?
— Нисколько, — обиделся Лешка. — Только вы дело настоящее дайте. Я докажу…
— А я и думаю поручить тебе важное дело. — Лицо командира стало суровым. На покатом крупном лбу сбежались в гармошку морщины. — Очень, Леша, важное.
Он порвал бечевку на пачке, вытащил листок бумаги.
— Грамотный? Читай.
Лешка долго с удивлением рассматривал листок. Он выглядел необычно. На всю страницу — снимок Ленина, под ним — подпись: «22 апреля 1870 года — 22 апреля 1942 года». Ниже:
Лешка вспомнил, что еще в школе он читал эти стихи Маяковского. Вспомнил он также, что завтра 22 апреля — день рождения Ленина.
Лешка на миг представил: как эти листовки появятся на дверях домов и заборах, а возле них станут толпиться люди, и слово «Ленин» будет передаваться из уст в уста, облетая город, оккупированный гитлеровцами…
Лешка торопливо взял со стола пачку листовок и спрятал ее за борт телогрейки.
— Э, да ты погоди! — улыбнулся дядя Тимофей. — Возьми еще. Часть расклеишь, часть разнесешь по дворам. Но переодеться придется. Город-то хорошо знаешь?
— Знаю, — ответил Лешка. — До войны в школе там учился…
Было около часу ночи, когда Лешка перелез через колючую проволоку на окраине города и остановился в заснеженном саду. Ощупал руками грудь — листовки лежали на месте. Правый карман пиджака распирала алюминиевая фляга с обрезанным горлом — в ней был клейстер.
В городе было тихо, словно все живое вымерло. Только где-то на улице один раз стукнула калитка и сонно пролаяла собака. Лешка работал быстро. Прижавшись к стене дома или к забору, он опускал кисть в правый карман, потом проводил ею по стене и ловко второй рукой прихлопывал листовку. По две-три листовки он подбрасывал во дворы и подъезды домов. Иногда на улице раздавались шаги немецких патрулей, и Лешка быстро скрывался в ближайшем подъезде. На одной из улиц он так увлекся своей работой, что не услышал, как к дому, на дверь которого он только что приклеил листовку, подошли патрульные. Они неожиданно вышли из-за угла, и Лешка опомнился, лишь когда услышал их голоса. Он шмыгнул в подъезд.
Немцев было двое. Они, видимо, услышали шум и остановились. Один включил карманный фонарик. Сноп яркого света упал на кирпичный пол возле самых Лешкиных ног. «Заметят… Сейчас заметят…» — напряженно думал Лешка и слышал стук собственного сердца.
Но вот свет исчез. Патрульные, обменявшись несколькими фразами, пошли дальше. Когда стихли их шаги, Лешка вышел из подъезда и перебежал на другую сторону улицы.
Долго еще работал Лешка, переходил с улицы на улицу, прятался от патрулей. У него была последняя пачка листовок, когда он вспомнил о базарной площади. Базар находился почти в центре города, и пройти туда было рискованно. Дядя Тимофей этого и не поручал. Но Лешка прикинул, что каждое утро базар бывает самым людным местом в городе: там собирались не только горожане, но и приезжие из ближних и дальних деревень. Поразмыслив, Лешка решительно направился к базару. По дороге он трижды прятался от встречных патрулей и наконец вышел на площадь.
Базарные столы стояли под дырявой крышей навеса. Лешка прошел в широкие ворота и торопливо стал рассовывать по прилавкам листовки. Он уже заканчивал свою работу, когда неожиданно ночную тишину разорвал хриплый окрик:
— Хальт!
Лешка заметался между столами. Захлебываясь, застучал автомат. Заметив в заборе пролом, Лешка пролез через него и кинулся бежать вдоль улицы. Уже на ходу он вытащил из-за пазухи последний десяток листовок и бросил их вверх…
Лешка бежал, не выбирая дороги. Он слышал за спиной топот кованых сапог. Где-то рядом рванули выстрелы — сухие, резкие. Лешка свернул за угол кирпичного дома и выскочил в сад, промчался между рядами яблонь, с ходу махнул через проволочный забор. Минут десять бежал по полю, местами проваливаясь в снег и задыхаясь, с трудом вытаскивал ноги…
Лешка уже был далеко, а в городе еще беспорядочно стреляли. Он продирался сквозь заметенные снегом кусты и пересохшими губами шептал: