Наконец, он завалился в кратер и дальше покатился по склону. Без изящества, пачкая свою шикарную шкуру, однако вполне себе вовремя, так как лёжа на боку, он не столько увидел, сколько почувствовал, как с небес, по нити света, спускается бусина огня. Сознание в этот раз поддалось 'чёрной дыре', съедающей границы восприятия Змея… Он почувствовал ещё до взрыва, как из зоны его ощущений пропадают части окружающей композиции, оставляя на своём месте даже не темноту, а не — пространство… Теперь он ощущал только кратер вокруг и собственное тело, которое назло врагу ещё жило, только исключительно благодаря силе воли тёмного существа.
Он услышал взрыв. Где‑то далеко — далеко, почувствовал, как нагревается воздух и ощутил, как кратер, словно песком и пылью, засыпало крупными обломками стекла, железа и бетона, немного припорошив его сверху.
'Шах… и… мат… хрен… тебе… перепутал… ферзя… с… королём…' — родилось в голове у Змея после очередного приступа боли в хвосте, которого уже не было. Впрочем, это была последняя осознанная мысль перед тем, как сознание Змея из рамок тела сжалось в точку, потеряв над телом и мыслью контроль. Темнота, в которую провалился Змей, отличалась от той, в которую обычно проваливался Артур, хороводом огненных блёсток, следящих за своим господином, творцом, а может быть сыном с самого начала… а вот было ли когда‑нибудь 'Начало', ни одна из блёсток не помнила, как и сам Уроборос.
А затем эти блёстки разом вспыхнули… и потухли навеки, сожженные дотла, превращённые в пепел, в пыль, в прах. Шах и мат. Конец жизни Алоглазого. Конец его истории. Истории, которую никто не знает, и которую никто, никогда, не сможет рассказать.
Чезаре нашёл себя лежащим на крыше здания. Только что, зацепившись леской за крышу, он выдернул себя из‑под летящих осколков… Но приземлиться нормально с Лилит на плече не смог. Рука, в которой обычно покоилась леска, болела, а челюсть, кажется, была выбита из левого сустава.
— Давай все же не будем трюкачить, а? — с некоторой мольбой в голосе сказала Мария.
— У ыа эуэ эуэиа? — поинтересовался шпион, после чего, кое‑как вправив челюсть, повторил свой вопрос более внятно:
— У тебя есть другие предложения?
Теоретически, перебраться на другую крышу должно быть проще: ведь при более горизонтальном прыжке можно задействовать хотя бы одну ногу…
— Ну… например, взглянуть в сторону заката, — пафосно произнесла сигмафин.
— Что за слог? — насмешливо улыбнулся Чезаре, слегка повернув голову. То, что он увидел, однако, обрадовало его. В свете орбитального лазера над вечным городом парил большой десантный планер. Даже если это снова G‑Tech, его можно у них отбить. Но более вероятным казалось, что наконец‑то прибыла обещанная Рейко помощь.
— Та — да! — воскликнула Мария.
— Ну что ж, — устало пожал плечом Чезаре, — Похоже, они все‑таки успели…
— Наверное, нужно как‑то привлечь их внимание, — предположила Мария.
— Это как раз несложно, — заметил амагус, после чего сделал мощную 'лампочку', столь злившую демонов и столь неэффективную против дракона и нежити. Хотя разумеется, даже такая магия расходовала ресурс тела, — все же ничто не получается из ничего, — но расход был до того малым, что он мог поддерживать личину днями напролет.
Через некоторое время планер завис рядом с крышей здания и оттуда выпрыгнули дружественные вояки, которые тут же начали не очень бережно, но быстро и эффективно закидывать живой груз в салон транспортного средства. К грузу, кстати, отнесли и самого Чезаре, рассудившего, что уж не угробить Лилит им ума хватит.
— Ну что ж, — философски заметил 'груз', — Зато довезут. Кстати, Мария, пока летим, не расскажешь, кого еще ты обещала защищать, чтобы мне ненароком кого‑нибудь из них не убить?
— Ну — у… я, вроде как, приносила церковные обеты, — она задумалась, — Но лично обещала защищать только Лили.
— Это хорошо, — серьезно кивнул он, — Не думаю, что церковные обеты представляют для тебя такую же угрозу.
— Ну… я… — Мария замялась, — Честно говоря, не очень понимаю, что произошло… там.
— Увы, в том, что произошло, виноват я, — мрачно ответил Чезаре, — Все дело в твоей клятве защищать Лилит. Пойдя против нее, я переступил через твою волю — и этим едва не убил тебя. Прости.
— Есть такие грани, через которые нельзя переступать, — сердито сказала девушка, — Вообще нельзя, никогда. Нельзя убивать детей. Как тебе такое только в голову взбрело?