«Капитан!
Веревка готова».
Вдали — темный контур
Балкан.
И небо сурово.
Поп стоял у столба,
как огромный утес,
как гранит[11].
Повстанец, стоявший на часах у дверей Главного революционного штаба, нажал ручку, открыл дверь и вошел.
Руководитель восстания сидел, склонившись, с красным карандашом в руке над расстеленной на столе большой картой. Сосредоточенно, внимательно изучал ход боевых действий.
— Товарищ Димитров, — тихо произнес часовой, — товарищ Димитров… сладу с ним нет, лезет и все тут.
— Кто?
— Поп какой-то.
— Какой еще поп? — удивленно спросил Димитров и положил карандаш на карту.
— Повстанец из села Медковец.
— Поп? Повстанец? Пускай войдет.
Поп Андрей с шумом переступил через порог и, протянув Димитрову руку, пробасил:
— Я ему говорю: да пропусти ты меня, парень, а он переговоры разводит. Поп Андрей Игнатиев из села Медковец, повстанец! — представился он.
Димитров пожал ему руку и сказал:
— Присаживайся, отче.
Оглядел его с головы до пят.
Камилавка. Раскрасневшееся, потное лицо, смуглое, с лихо закрученными усами, борода всклокочена, побелела от дорожной пыли. Длинная суконная ряса подпоясана кавалерийской саблей. Даже ресницы побелели от пыли. Только глаза горят из-под густых сросшихся бровей. Сверкают, точно раскаленные угли. Не человек — огонь.
Поп уселся, достал из кармана огромный платок и принялся вытирать свой высокий лоб.
— Ну, как там у вас, в Медковце? — спросил Димитров.
— В Медковце-то мы живо управились. Вышибли гидру из седла. Народ подняли. Над селом красное знамя реет. А здесь как?
— Сегодня в три часа Берковица тоже перешла в наши руки. Революционные войска гонят врага к Петрохану. Две дружины — Фердинандская и Белимельская — двинулись через Крапчане, через Белимел и Липен на Врацу. Наши доставили припрятанное габровчанами оружие. И теперь силы у нас окрепли. Мы располагаем десятью тысячами красных бойцов в одном только Фердинанде. Разослали в голодные горные села обозы с хлебом.
— А Лом? — нетерпеливо перебил поп.
— Ты был в Ломе?
— Был.
— Расскажи, — попросил Димитров, впиваясь в гостя тревожным взглядом.
— Да что ж рассказывать… Вчера атаковали мы казарму. Весь город у нас, а казарма в руках противника. Набились туда битком вражины, душегубы вместе с женами да выкормышами своими — все до единого. Мы, медковцы и кривобарчане, ударили со стороны Штырбановой мельницы, да только захлебнулась наша атака.
— Почему? — воскликнул Димитров.
— Да потому что с голыми руками шли.
— Каким оружием вы располагаете?
— Да кто во что горазд. И карабины, и трехлинейки, и берданки. А кто не смог раздобыть себе винтовки, похватали топоры, секачи, железные вилы.
— А у неприятеля?
— У неприятеля на каждом углу по пулемету, знай косит да косит. Из каждой щели винтовка торчит. Пули на нас так градом и сыплются, гранатами швыряют. Да сверх того, вся казарма обнесена колючей проволокой.
— Что же вы предприняли дальше?
— Да ничего. Решили атаковать ночью. Условлено было так: как только ударит колокол голинской церкви — так все разом на казарму! Ждали мы, ждали — всю ночь глаз не сомкнули, а колокол молчит, словно онемел. Первые петухи пропели, вторые. Светать начало. Сорвалась наша атака. Потом-то мы уж узнали, как дело было. Тех, кто пополз к казарме, чтоб перерезать ножницами колючую проволоку — всех до одного положили из пулеметов. Там и лежат. И ничего сделать не можем.
Георгий Димитров помрачнел. Тень легла на его высокий лоб.
— Выходит, отче, надо отказаться от революции?
Поп Андрей вздрогнул, сорвал с головы камилавку и положил ее на карту.
— От великого дела, — медленно произнес он, — мы не откажемся. Раз уж поп Андрей вытащил свою саблю из ножен, он на попятный не пойдет!
«Ай да святой отец!» — подумал про себя Димитров и вслух спросил:
— А все в ваших селах примкнули к восстанию?
Поп покачал головой.
— По дороге к тебе видел я одного земляка: расстелил мешок в тенечке и похрапывает. Мы революцию делаем, а он себе спит и в ус не дует. Эх, времени у меня не было, а то слез бы с коня да растолкал лежебоку.
— А ты почему оставил боевые позиции? — неожиданно спросил Димитров.
— Я делегат. Меня товарищи прислали за пушкой. Сломя голову скакал сюда через поле. Дайте нам вашу пушку, и мы разнесем в пух и прах эту казарму…