О Федоре Макухине, еще вчерашнем своем муже, она и не вспоминала теперь, как будто и не было его, - так все прошлое было прочно зачеркнуто вчерашним вечером и наступившей вслед за ним ночью.
Даже и встречных людей вот теперь, когда шла, не видела Наталья Львовна: она глядела на них и в то же время не видела, - не пыталась разглядеть ни одного лица; ведь они были ей совсем не нужны, - они проплывали мимо, как бесплодные виденья во сне.
Перерожденной самой ей все встречное представлялось тоже перерожденным, не только люди, и стены, и окна домов, и бетонные тротуарные тумбы, и камни мостовых там, где они не были покрыты асфальтом, и колеса фаэтонов. И когда Ваня сказал ей весело:
- Ну вот и пришли: банк! - она не сразу поняла, что это значило и куда именно она пришла.
Даже оказалось нужным ей повести влево и вправо головою и пристально оглядеться, чтобы войти в себя, прежде чем она вошла в увесистое деловое серое здание банка.
Здесь оказалось очень тесно, что удивило Наталью Львовну, большинство людей было как-то непривычно для нее одето.
- Кто это? - шепнула она Ване.
- Беженцы из западных губерний, - шепнул ей, наклонясь, Ваня. - Их у нас тут довольно.
Как раз в это время один из этих беженцев, чернобородый и с затейливыми черными шнурами спереди на серой теплой куртке, громко и с размашистыми жестами говорил другому, рыжебородому:
- Союз земств-городов, о-о-о, это ка-пи-таль-ная организация, я вам говорю.
Вопросительно поглядела на Ваню Наталья Львовна, и он, снова наклонясь к ее уху, объяснил ей:
- Поляк откуда-нибудь из Белостока.
Очереди были только перед двумя окошечками, где предъявлялись чеки и где выдавали деньги, и люди медленно продвигались вперед. Прошло минут двадцать, пока Наталья Львовна подошла, наконец, к первому окошку. Усталого вида пожилой человек в очках, в форменной тужурке, но уже без петлиц и с пуговицами черными, гладкими вместо бронзовых орлиных, очень внимательно посмотрел на нее, принимая чек, и стал перелистывать толстую, лежащую перед ним книгу. А когда нашел, что было ему нужно, и начал делать отметки в ней правою рукой, то левую поставил как бы экраном между собой и ею предъявленным чеком.
- Сколько еще денег осталось на счету Макухина? - спросила она. Он же, поглядев на нее недоуменно и даже как будто строго, проговорил:
- Таких справок предъявителям по чекам банк не дает.
Этот взгляд бывшего чиновника и эти слова показались ей настолько обидными, что у нее чуть было не вырвалось: "Я - жена вкладчика!" Но она сказала только:
- Я... - и добавила: - этого не знала...
Сделав на чеке отметку и протягивая его ей обратно, банковский сказал коротко:
- В кассу!
От только что испытанной неловкости она оправилась только тогда, когда кассир, с серыми усами, висевшими подковкой, и плохо выбритым острым подбородком, отсчитал и подал ей пачку кредиток. Она не пересчитывала их, так как следила за всеми движениями его тонких пальцев и за тем, какие появлялись одна за другой бумажки. Открыв свою сумочку, она поспешно сунула туда всю пачку и отошла, поглядев на Ваню осчастливленными глазами.
И первое, что она сказала, когда они спускались по лестнице вниз со второго этажа, было:
- Ну вот, Ваня, теперь у нас есть деньги на первое время!
Едва прошли они несколько домов от здания банка, как увидели на тротуаре толпу людей.
- Ну, закупорка! - буркнул Ваня. - Летучий митинг.
- Послушаем! - прижалась к нему просительно, как девочка, Наталья Львовна, но он, взяв ее под руку, повел решительно по улице, в обход толпы, говоря при этом:
- Тут только остановись с твоей сумочкой - живо выхватят... Где такой летучий митинг, так уж наверное человек пять жуликов, - это, пожалуйста, знай на будущее время.
- Да, голос у этого оратора зычный, - можно его слушать издали, отозвалась она.
Голос у говорившего, действительно, был очень громкий, и, остановясь шагах в десяти, они услыхали:
- И коли товарищи взяли на себя власть надо всем народом, понять они должны одно коротко! Народ исключительно надо кормить, - вот! А без кормления народного дело товарищей этих станет о-гро-мад-ней-ший ноль!
Ему захлопали.
И в эти нестройные, беспорядочные хлопки уже ворвался молодой и звонкий голос нового оратора. Да и сам оратор был очень молод, почти юноша-гимназист, хотя и говорил он с проникновенной убежденностью.
- Это разве та революция, товарищи, какая необходима нашей России? Это реформа, ни больше ни меньше! Царя скинули и только! Стала обыкновенная буржуазная республика. Правящий класс как был правящим, так и остался! Война как шла, так и идет! Да, это реформа, товарищи, а совсем не революция! Как была рубашка дырявая, так и осталась! Как вели войну в интересах Франции и Англии, так и ведем! Кому же нужна война? Пролетариату не нужна война! Пролетариат, руками которого разрушено самодержавие, не стал у власти! Нет власть в руках все тех же имущих классов, эксплуататоров. Настоящая революция впереди, и ее сделаем мы, партия большевиков! И для этой нашей пролетарской революции приехал в Россию из-за границы, где он был в эмиграции, наш вождь, товарищ Ленин!
В публике захлопали. Захлопала в ладоши и Наталья Львовна, пробираясь ближе к трибуне и увлекая за собою Ваню. А юный оратор продолжал уже стихами:
Станем стражей вкруг всего земного шара,{216}
И по знаку, в час урочный, все вперед.
Враг смутится, враг не выдержит удара,
Враг падет, и возвеличится народ.
Мир возникнет из развалин, из пожарищ,
Нашей кровью искупленный новый мир.
Кто работник, к нам за стол! Сюда, товарищ!
Кто хозяин, с места прочь! Оставь наш пир!
И снова ему аплодировали. А он продолжал говорить с нарастающим жаром:
- Ленин, товарищи, сделает то же самое, что он сделал в девятьсот пятом году: рабочих поднимет!
- Как это поднимет? - послышались реплики, и они, эти реплики, точно подстегивали оратора:
- Он знает! Ленин знает, как это сделать!.. И куда поднимать и зачем поднимать... Только царя сбросили, а власть оставили в чьих руках? В руках хозяев, товарищи! Кто такой Родзянко? Помещик из самых богатых во всей России. Что он, за рабочих будет стоять? Как бы не так! Нам нужно, товарищи, чтобы в России была рабочая власть, вот тогда Россия пойдет вперед! А власти рабочим никакие Родзянки не уступят... Значит, что же надо делать? Надо эту власть взять нам силой! Силой! Кого больше? Помещиков, заводчиков, фабрикантов, банкиров или рабочих? Вот рабочие и должны получить полную власть. Хозяином на земле должен стать тот, кто на ней работает, а не биллиардные шары гоняет по зеленому столу, не в карты играет, не дома себе семиэтажные строит! Народу нужна не реформа, не буржуазная республика. России нужна пролетарская революция, которая создаст республику рабочих и крестьян! Долой войну! Долой правительство Керенских и Родзянок! Да здравствует пролетарская революция!
И теперь аплодисменты прокатились гулкой и широкой волной. Аплодировали Наталья Львовна с Ваней Сыромолотовым, захваченные общим энтузиазмом публики. И этот шквал аплодисментов заставил Ваню осмотреться.
- А народу-то набралось, - с удивлением пророкотал он. - Как-то вдруг, а? Откуда столько?
Но в ответ на его слова Наталья Львовна вспомнила две строчки из Фета и произнесла вслух:
Только песне нужна красота,{217}
Красоте же и песен не надо.
А Ваня ей в тон пробасил:
- Вот, оказывается, какое еще есть искусство: искусство революции... Он, посмотрев пытливо на свою спутницу и поймав на ее лице тайный упрек, добавил: - Это я не так себе, не для красного словца, а вполне серьезно...
Как раз в это же самое время мимо них пробирался сквозь толпу тот самый юный оратор, который только что сообщил о приезде Ленина. Он пытливо посмотрел на Ваню ясными сверкающими глазами, и глаза эти показались Сыромолотову до того знакомыми, что он не удержался, проговорил в сторону юноши: