Мальчик медленно поднял посиневшее лицо, посмотрел по сторонам и, ничего не понимая, стал протирать кулаком глаза. С рукавов куртки и малахая обледеневшими корочками отваливался снег и падал на землю, в рыхлую белую пелену...
Часов в десять утра снег перестал падать, полил дождь. Иван Савельевич, уже третий раз ходивший смотреть, не показался ли на Волге катер, вернулся совершенно мокрый. Его шубняк так размяк под дождем, что, казалось, вот сейчас весь разлезется.
— Не будет сегодня катера, — тяжело сказал он. — Опасно в такой лед. В порошок сотрет.
Набоков приподнял голову и, посмотрев в блестевшее от мелких дождинок лицо Ивана Савельевича, тихо промолвил:
— Полушубок у вас... Меня ругали, — сами тоже не бережетесь.
Савушкин присел рядом с трактористом.
— Ожил, Андрей? — спросил он, вытирая о штаны мокрые красные руки.
— Отпустила, проклятая!
— Ну и хорошо. Главное, ты ей не поддавайся. Есть хочешь?
Андрей покачал головой.
— Это ты брось! Пища, скажу тебе, как лекарство... Давайте-ка завтракать. Обязательно колбасы попробуй, сыру. Консервы тоже вкусные — сазан в томате. Икра еще есть. Целый берестяной стакан. Это уж своя. Из щуки.
Леня сидел в углу шалаша, подобрав ноги, и чувствовал себя очень виноватым. Иван Савельевич искоса глянул на хмурого, притихшего мальчугана и потеплевшим голосом проговорил:
— Ну, хватит, не печалься. Дождик-то вон какой хлещет, так и так не спасли бы костер... Вина твоя есть, это верно. Хорошо, что ты ее сердцем чувствуешь. В другой раз, выходит, такого не повторишь.
— Как вы думаете, Иван Савельевич, скоро сев начнется? — спросил Набоков. — Весна, смотрите, какая ранняя.
— Оно верно, весна больно ранняя. В такое время редко когда Волга трогается, — ответил Савушкин. — Да ты не беспокойся, без нас с тобой посевную не начнут. Всему свои сроки.
...Дождь перестал только к вечеру. Было сыро и холодно, по небу ползли грязно-синие, скучные облака. Не оставалось никакой надежды на то, что ночью разведрится.
Поникшие деревья были увешаны тяжелыми стеклянными бусинами. Стоило лишь прикоснуться к одной ветке, как со всего дерева на землю обрушивался град дождинок. По мокрому, тусклому песку прогуливались грачи.
Волга была мрачной, свинцовой. По-прежнему быстрое течение несло лед. Но теперь все реже и реже встречались среди темных, обтаявших льдин большие, внушительного вида глыбы.
Ночью снова полил сильный дождь. Упругими струями, точно кнутами, дождь разъяренно хлестал по шалашу, стараясь пробить непрочную крышу. Вначале сквозь крышу кое-где просачивались редкие крупные капли, потом вдруг, как будто кто-то отвернул вставленные в нее краны, вниз полились ледяные потоки воды.
Продрогшие и мокрые, они сидели на сыром сене, тесно прижавшись друг к другу, а на головы, плечи и согнутые спины падали увесистые капли.
Время тянулось страшно медленно. Иногда казалось, что холод сковывает суставы, подбирается к самому сердцу. Тягостное молчание, монотонный шум дождя и непроглядная темень становились совершенно невыносимыми, хотелось что-то сказать, услышать голос сидевшего рядом товарища.
— Иван Савельевич, как вы думаете, который пошел час? — спрашивал Леня.
— Светать скоро будет. Еще недолго, — отвечал Савушкин. — Часы в кармане, а не посмотришь вот...
— У меня ноги закоченели, ничего не чувствуют, — говорил тракторист.
— А ты пальцами шевели. Все время шевели — нагреются, — советовал Иван Савельевич.
Дождь все лил и лил. Невидимая безжалостная рука с каждой минутой открывала все новые и новые краны в крыше шалаша. И в голову начали заползать нехорошие мысли: «Хватит ли сил перенести все это?»
ГЛАВА ВОСЬМАЯ ПРОЩАЙ, СЕРЕДЫШ!
Утро наступило пасмурное и ветреное. Дождь перестал, но думалось, что вот-вот он забрызжет снова. И хотя по Волге все еще шел лед, решили плыть.
Приготовления к отплытию проходили в напряженном молчании.
Вот Савушкин отвязал последнюю веревку и, схватив шест, стал помогать Набокову и Лене отталкиваться от берега. Неуклюже развернувшись, плот выплыл, наконец, из бухты.
Бревна под ногами колебались, между ними стальными полосками светилась вода, и Леня с тревогой подумал о том, как бы не лопнули самодельные веревки, и тогда...
Первое время мальчик боялся смотреть по сторонам: среди огромного водного простора плот их казался совсем маленьким и незаметным. Даже от прикосновения небольшой льдины он вздрагивал и слегка погружался в холодную бурливую пучину.
Савушкин то и дело отдавал распоряжения: