— …И нечего путать, принимать недостатки, ошибки за существо, за смысл, за цель…
— И жить не формально! — взрывается Олег.
Джек сел.
— То есть?
— Если у тебя в квартире… скажем, труба лопнет, не будешь посмеиваться, ручки в брючки: «Вот, мол, какое безобразие!» — ждать, пока поплывут твои домашние туфли, Как миленький кинешься дыру затыкать, побежишь за водопроводчиком…А если в чужой квартире — «моя хата с краю»? Попросту это называется пошлостью. Дошло?
— Стоп! Я должен мусор на улице подбирать? Носы вытирать сопливым младенцам?
— Не корчи идиота!
— Родители у тебя золотые…
Джек резко перебивает Огнева:
— Оставим в покое предков. Кстати, не они, а советская действительность воспитала меня.
— Между прочим, и мы — действительность. Почему ты так мило ждешь, выйдет или не выйдет наш театр? Наблюдатель? Тебе ни жарко, ни холодно?
«Ему не безразлично!» — хотела вступиться Алена. Но Джек действительно ведет себя странно…
В первый же день учебного года Таранов пригласил к себе бригаду «целинников».
Развалился по-домашнему в удобном директорском кресле, дружелюбно оглядывал студентов, вопросы задавал метко, с умом. Но едва заговорили об организации молодежного театра, лицо Ивана Емельяновича изобразило скуку.
— Высокая патриотическая идея. Да ведь… По себе ли дерево-то рубите? Курс-то неполноценный.
— Что за бред? — Это вырвалось до того угрожающе; Алена сама смутилась.
Директор ласково рассмеялся, но взгляд небольших глаз, почти белых на загоревшем лице, не казался ласковым.
— Ух, стригунок норовистый! Малочисленный ваш курс. И прием в тот год маленький, да потери… — Он вздохом показал свою печаль о Лиле. — Да еще все ли поедут? — Как бы взвешивая на мясистой ладони что-то почти невесомое, Таранов усмехнулся. — Разве же это театр?
Олег весело возразил:
— А пусть нам добавят четыре-пять человек московских выпускников.
— Так для государства-то, — снисходительно, как детям, объяснял директор, — для государства целесообразнее направить полноценный курс из Москвы.
— Количество не синоним полноценности. А спаянность, работоспособность мы доказали в поездке. И мысль эта, и на целине уже нас… — Огнев говорил сдержанно, но глаза выдавали возмущение.
Таранов перебил:
— Всю документацию вашу изучил, вплоть до грамоты крайкома комсомола. А на мысль патенты не выдаются. — Он затянулся, легко пошутил: — Всяко бывает: Америку открыл Колумб, а осваивали другие. Даже вот название дали по имени Америго Веспуччи. — И вдруг простер к ним через стол короткие тяжелые руки: — Друзья милые, поймите меня правильно: я же не против. Дерзайте, добивайтесь! Но подумайте. Масштаб не надо терять. Интересы государства — на первое место, — растроганно добавил: — А курс, бесспорно, талантливый, я бы сказал даже мыслящий, инициативный. Я еще на приеме разгадал. Повезло вашей Анне Григорьевне.
Все поняли прозрачный подтекст похвалы: повезло — и только, Агеша, значит, ни при чем. Поняли, что «Таран» будет всячески противодействовать созданию театра. Вышли в коридор. Джек сказал:
— Надо было этому карьеристу намекнуть, что премии получает доярка, а не корова.
— Нечего острить! — вскинулся Олег. — В кабинете молчал почему-то!
Джек усмехнулся:
— Крику и без меня хватило.
О «приеме» у Тарана доложили Анне Григорьевне. Она не удивилась, как всегда, подзадорила:
— Надо стать полноценным курсом. Если на целине вас крепко поддержат, если вы заслуживаете… В общем всё в ваших руках.
Так же ответил Илья Сергеевич Корнев. И сами они понимали: победить можно только с помощью друзей на целине.
Полетели объемистые письма за тысячи километров на целину: Радию, Разлуке, Арсению Михайловичу… В сочинении этих посланий Джек тоже не участвовал.
* * *Олег полощет руки в ведре, отряхивает с них воду, будто сейчас в драку.
— Сомневаешься, что на целине такой театр необходим?
— Необходим? — Джек покачивается, обняв колени. — Целина будет давать хлеб и без него. Полезен…
— Перестань, — негромко обрывает Алена. — Нехорошо… здесь.
Все замолчали. Олег с Женей поливают цветы. Саша и Валерий закурили. Зинка сосредоточенно обрывает чахлую ромашку. Джек, обняв колени, положил на них голову, его лица не видно. Почему он кривляется? Лилька говорила: «Из этого „стиля“ может вылупиться человек, а может — скот!» Очень он разный.