берегу и как будто кого-то искавших. И действительно, они искали Дика и его спутницу.
Дик налег на весла, и мы последовали его примеру. Он радостно приветствовал людей на берегу, и ему ответил целый хор голосов, низких и звонких, так как встречающих было не менее десятка - взрослых и детей. Высокая, красивая женщина с волнистыми черными волосами и глубоко посаженными серыми глазами вышла вперед, помахала нам рукой и сказала:
- Дик, мой друг, вы чуть не опоздали. Чем вы оправдаете такую рабскую пунктуальность? Почему вам было не порадовать нас неожиданностью, приехав вчера?
Дик чуть заметно кивнул в сторону нашей лодки.
- А мы не хотели ехать слишком быстро: на реке много такого, на что любопытно посмотреть тем, кто здесь никогда не бывал.
- Правда, правда, - сказала статная женщина, ибо она была именно такой, мы хотим, чтобы они хорошо узнали водный путь с востока. Мы надеемся, что они теперь часто будут им пользоваться. Но выходите скорей на берег. Дик, и вы, милые соседи: тут за поворотом есть просвет в камышах и удобное место для причала. Мы можем перенести ваши вещи или послать за ними кого-нибудь из мальчиков.
- Нет, нет, - сказал Дик, - легче подъехать водой. И всего-то осталось два шага, но мне хочется довезти моего друга до самого места. Мы проедем к броду, а вы идите по берегу вровень с нами. Так мы сможем даже разговаривать.
Он опустил весла, и мы двинулись вперед, круто повернув к северу. Перед нами был откос, поросший вязами, и казалось, посреди них должен быть дом, хотя я напрасно искал глазами серые стены. Пока мы плыли дальше, люди с берега беседовали с нами, присоединяя свои приятные голоса к голосу кукушки, свисту дроздов и неумолчному крику коростелей в густых стеблях, откуда доносились до нас волны аромата цветущего клевера и других трав. Через несколько минут, миновав глубокий водоворот, мы встретили быстрое течение, шедшее со стороны брода, посадили лодки на маленькую песчаную отмель, затем вышли на берег и попали в объятия наших друзей. Путешествие к верховью Темзы было окончено. Я отошел от веселой толпы и, поднявшись на проезжую дорогу, которая тянулась вдоль реки, в нескольких шагах над водой, осмотрелся. Река протекала между широкими лугами, сероватыми от зрелых семенящихся трав. Сверкающая вода скрывалась за поворотом берега, а над лугом виднелись остроконечные фронтоны здания, где должен был быть шлюз, теперь, по-видимому, соединенный с мельницей. С юга и юго-востока, откуда мы прибыли, долину реки окаймляла цепь лесистых холмов. У их подножья и по склонам были разбросаны немногочисленные низкие дома.
Немного повернувшись вправо, я за боярышником и высокими кустами диких роз мог видеть широкую равнину, уходившую вдаль под мирным вечерним солнцем к еле намеченным голубой линией на горизонте пологим холмам, вероятно служившим пастбищами для овец. Передо мной листва вязов все еще скрывала дома этой заселенной речной полосы, но вправо от дороги там и сям виднелось несколько простых серых построек.
Я стоял в мечтательном настроении и протирал глаза, будто я еще не совсем проснулся и ожидал увидеть, что это ярко одетое общество прекрасных людей вдруг превратится в тощих сутулых крестьян с пустым взглядом и несчастных изможденных женщин, которые когда-то изо дня в день, из лета в лето, из года в год попирали эту землю своей унылой, тяжелой поступью. Но превращения пока не произошло, и мое сердце наполнилось радостью при мысли о прелестных серых поселках от реки до равнины и от равнины до гор, поселках, которые я так ясно мог себе представить и где теперь жил счастливый, здоровый народ, который отбросил богатство и обрел благоденствие.
Глава XXXI
СТАРЫЙ ДОМ СРЕДИ МОЛОДОГО НАРОДА
Пока я так стоял, Эллен отделилась от наших счастливых друзей, которые задержались у маленькой пристани, и подошла ко мне. Взяв меня за руку, она тихо сказала:
- Проводите меня прямо к дому. Нам незачем ждать остальных, мне бы этого не хотелось.
Я собирался ответить, что не знаю дороги и что нас должны отвести туда местные жители. Но, почти помимо моей воли, ноги понесли меня по знакомой дороге. Дорога привела нас на небольшое поле, ограниченное с одной стороны заводью реки. Направо была группа маленьких домов и сараев, старых и новых, а перед нами - каменный серый амбар и заросшая плющом стена, над которой высилось несколько серых остроконечных фронтонов.
Проселочная дорога кончалась у берега мелкой заводи. Мы пересекли дорогу, и, опять почти помимо воли, моя рука нажала на щеколду калитки. Мы очутились на каменной дорожке, которая вела к старому дому, куда судьба, в образе Дика, так странно привела меня в этом новом мире. У моей спутницы вырвалось восклицание радости и удивления. Я понял, ее, так как сад между стеной и домом благоухал июньскими цветами и розы теснились одна над другой в пышном изобилии хорошо возделанного цветника, при виде которого рассеиваются мысли и остается только впечатление восхитительной красоты. Дрозды громко пели, голуби ворковали на коньке крыши, грачи в высоких вязах перекликались среди молодой листвы, и ласточки кружились над кровлей. А сам дом был достойным стражем всей красоты этого летнего дня.
- Да, друг, чтобы увидеть это, я и приехала сюда, - сказала Эллен, и ее слова прозвучали как отголосок моих мыслей. - Этот старый дом с островерхими крышами, построенный простыми сельскими людьми давно прошедших дней, несмотря на всю городскую суету, остался прелестным и теперь, среди красоты, созданной новейшим временем, и я не удивляюсь, что наши друзья так берегут и ценят его. Он словно ждал наших счастливых дней и сохранял в себе крупицы счастья, разбросанные в смутном и тревожном прошлом.
Она подвела меня совсем близко к дому, положила изящную смуглую руку на замшелую стену, как бы обнимая ее, и воскликнула:
- О, как я люблю землю, и времена года, и бури, и все, что связано с Природой, и все, что она порождает, как этот сад!
Я не мог ответить ей или произнести хоть слово. Ее возбуждение и радость были так остры и сильны, ее красота так нежна, хотя и полна энергии, и она так полно выражала свои чувства, что всякое слово было бы лишним. Я боялся, что внезапно появятся люди и разобьют чары, которыми она меня околдовала. Мы стояли некоторое время возле дома, и никто не приходил сюда. Но вот я услышал в отдалении веселые голоса и понял, что наши друзья пошли вдоль берега к большому лугу по ту сторону дома и сада.
Мы немного отошли от дома и посмотрели на него: дверь и окна были открыты для доступа душистого, пронизанного солнцем воздуха, из верхних окон свешивались гирлянды цветов в честь празднества, словно и они разделяли любовь к старому дому.
- Войдем, - сказала Эллен, - я надеюсь, он не испорчен внутри. Войдем! Мы скоро должны будем вернуться к остальным. Они, наверно, пошли к палаткам. У них должны быть раскинуты палатки для косарей: дом не мог бы вместить и десятой части всего народа.
Она повела меня к двери, прошептав еле слышно:
- Земля, ее расцвет, ее жизнь! Если бы я только могла высказать или показать, как я ее люблю!
Мы вошли в дом и, не встречая ни души, переходили из комнаты в комнату, от обвитой розами веранды до причудливых мансард под большими стропилами крыши. Здесь в прежние времена спали батраки и пастухи поместья, но теперь эти мансарды, судя по маленьким кроватям, букетам увядших цветов, перьям птиц, скорлупкам дроздовых яиц и тому подобным бесполезным предметам, казались населенными детьми.
Мебели везде было мало: только самые необходимые вещи простейшего вида. Общая любовь к украшению, которую я повсюду замечал у этих людей, здесь, казалось, сдерживалась сознанием, что этот дом и сад сами были украшением местной жизни, памятником, сохранившимся от стародавних времен. Украшать его значило бы отнять у него его естественную красоту.
Мы сели наконец в комнате, находившейся над той стеной, которую ласкала смуглая ручка Эллен. Комната все еще была увешана старыми коврами, не имевшими первоначально большой художественной ценности, но теперь выцветшими так, что приятные серые тона прекрасно гармонировали с покоем и тишиной этого места. Очень неудачной была бы мысль заменить эти драпировки более яркими и нарядными украшениями. Я задал Эллен два-три случайных вопроса, но едва слушал ее ответы. Вскоре я замолчал совсем и сознавал только, что нахожусь в этой старой комнате и что с крыши и голубятни доносится воркование голубей.