Не прошло и двух минут, как я вновь овладел своими мыслями, но мне казалось, что это смутное состояние длилось долгое время. Я увидел Эллен, еще более полную жизни и радости от контраста с серым поблекшим ковром, рисунок которого выцвел и который не оскорблял глаз лишь потому, что сделался таким слабым и тусклым. Она смотрела на меня ласково, но так, словно видела малейшие движения моей души.
- Вы опять начали свое бесконечное сравнение настоящего с прошлым,молвила она.
- Это правда, - ответил я. - Я задумался о том, кем бы вы были в прошлое время, вы - с вашими способностями и умом, сочетающимися с любовью к удовольствиям и непризнанием всяких бессмысленных ограничений. И даже теперь, когда все уже давно достигнуто, мое сердце страдает при мысли о той бесплодной трате жизненных сил, которая длилась столько лет.
- Столько столетий, - сказала она, - столько веков!
- Правда, - сказал я, - великая правда!
И я снова замолчал.
Она встала.
- Пойдем, я не хочу, чтобы вы так глубоко задумывались. Если мы должны потерять вас, я хотела бы, чтобы вы увидели все, что возможно, прежде чем вернуться.
- Потерять меня? - повторил я за ней. - Вернуться? Разве я не еду с вами на Север? Что вы хотите этим сказать?
Она улыбнулась как-то грустно и отвечала:
- Не теперь! Не будем говорить об этом теперь! Но только о чем вы сейчас думали?
Я пробормотал, запинаясь:
- Я говорил себе: прошлое - настоящее?.. - Не следовало ли ей сказать о контрасте настоящего и будущего, глухого отчаяния и надежды?
- Я так и знала! - сказала Эллен. Потом, схватив меня за руку, она взволнованно продолжала: - Пойдем, пока еще есть время, пойдем!
Она вывела меня из комнаты, и мы спустились по лестнице. В небольшом вестибюле была боковая дверь в сад.
Спокойным голосом, как бы желая загладить свою внезапную нервность, Эллен сказала:
- Пойдем, мы должны присоединиться к другим, прежде чем они придут сюда нас разыскивать. И позвольте мне сказать вам, мой друг: я вижу, что вы очень склонны погружаться в бесплодные мечтательные раздумья. Это, без сомнения, оттого, что вы еще не привыкли к нашей спокойной жизни среди бодрой деятельности, к труду, который стал удовольствием, и к удовольствию, которое мы черпаем в труде.
Она немного помолчала и, когда мы снова вышли в прелестный сад, промолвила:
- Мой друг, вы думали о том, кем бы я была, если бы жила в прошедшие времена неурядиц и угнетения. Что ж, я достаточно знаю историю, чтобы ответить на этот вопрос: я принадлежала бы к беднякам, так как мой отец, когда работал, был простым земледельцем. Я не могла бы этого перенести, и, значит, моя красота, мой ум и веселость (она говорила без всякого жеманства или ложной скромности) продавались бы богатым людям, и моя жизнь пошла бы прахом. У меня не было бы выбора, не было бы власти над своей жизнью, и я, в свою очередь, никогда не могла бы купить у богачей удовольствие или хотя бы возможность распоряжаться собой. Так или иначе, но я погибла бы - либо от нищеты, либо от роскоши.
- Это правда, - согласился я.
Она собиралась еще что-то сказать, но тут открылась маленькая калитка, которая вела в окруженное вязами поле, и по садовой дорожке к нам быстрым и бодрым шагом подошел Дик. Он стал между нами и положил каждому из нас руку на плечо.
- Я так и думал, - сказал он, - что вы пожелаете осмотреть старый дом спокойно, когда в нем не толпится народ. Правда, это настоящая жемчужина... А теперь пойдем, приближается время обеда. Может быть, гость, вы хотели бы выкупаться, прежде чем мы сядем за стол? Я думаю, пир продолжится долго.
- Да, - сказал я, - я был бы не прочь искупаться.
- В таком случае, до свиданья, соседка Эллен, - сказал Дик, - вот идет Клара, она позаботится о вас. Наверно, она здесь больше у себя дома, чем вы, среди наших друзей.
В это время подошла с поля Клара. Бросив последний взгляд на Эллен и, по правде сказать, сомневаясь, увижу ли ее вновь, я повернулся и пошел за Диком.
Глава XXXII
НАЧАЛО ПРАЗДНЕСТВА. КОНЕЦ РАССКАЗА
Дик повел меня прямо на небольшой луг, который - как видно было из сада пестрел разноцветными палатками, расставленными правильными рядами. У этих палаток сидели и лежали на траве с полсотни взрослых и детей, все веселые, радостные, как говорится - в самом праздничном настроении.
- Вы думаете, что нас не так уж много? - сказал Дик. - Но вы должны помнить, что завтра к нам придет подкрепление. На сенокосе хватает места для многих людей, не слишком искусных в сельскохозяйственных работах. Есть немало таких, которые ведут сидячий образ жизни, и было бы жестоко лишать их удовольствия поработать в поле: в большинстве, это люди науки и студенты. Опытные работники, кроме тех, которые нужны для руководства работой, часто остаются при этом в резерве и пользуются отдыхом, который, как вы знаете, необходим, независимо от того, стремятся они к нему или нет. Иногда же они едут в другие местности, как, например, поступил я, явившись сюда. Видите ли, ученый люд пригодится здесь тогда, когда уборка будет в самом разгаре и мы начнем ворошить сено. Это значит - не ранее чем послезавтра.
Говоря это, он вывел меня с поля на мощеную дорогу, идущую через прибрежный луг. Свернув затем влево, на тропинку, среди колышущейся травы, которая была очень густа и высока, мы вышли к реке, повыше запруды и мельницы. Там мы великолепно выкупались в заводи над плотиной, где река благодаря запруде была гораздо шире, чем в других местах.
- Теперь нам в самую пору пообедать, - сказал Дик, когда мы, одевшись, шли опять среди трав, - и, конечно, обед в честь сенокоса самый веселый из всех веселых обедов в году, не исключая праздника жатвы: тогда дни идут уже на убыль, и за всем весельем чувствуешь приближение сумрачных дней. На полях одно жниво, сады опустели, а весна еще так далека, что не приходится и мечтать о ней. Тогда, осенью, человек начинает верить, что существует смерть.
- Как странно вы говорите, - сказал я, - о таком постоянном и закономерном явлении, как чередование времен года!
Действительно, эти люди были в таких вопросах словно дети и испытывали, казалось мне, преувеличенный интерес к погоде, к ясному дню, к темной, сверкающей звездами ночи.
- Странно? - переспросил он. - Странно сочувствовать природе, ее радостям и печалям?
- Во всяком случае, - сказал я, - если вы смотрите на смену времен года, как на прекрасную и интересную драму, то, я думаю, вы должны были бы любить и зиму с ее заботами и горестями, наряду с чудным летним великолепием.
- А разве нет? - горячо ответил Дик - Только я не могу относиться к ней так, как если бы я сидел в театре и смотрел пьесу, не принимая в ней никакого личного участия. - Он добродушно улыбнулся и продолжал: - Трудно такому неначитанному человеку, как я, толково объяснить свои мысли, как сделала бы это замечательная девушка Эллен. Но я считаю себя частицей мира и ощущаю общее страдание, как и общую радость. Мир существует не только для того, чтобы я мог есть, пить и спать: я сам вношу свою долю в его жизнь.
Как и Эллен, Дик по-своему ощущал ту же странную любовь к земле, что была свойственна лишь немногим людям в дни, которые я помнил. В те дни среди мыслящих людей преобладало раздраженное и неприязненное отношение к драматическому круговороту времен, к жизни земли и к зависимости от нее человека. В то время считалось поэтичным и утонченным смотреть на жизнь, как на нечто такое, что нужно терпеть, а не как на источник наслаждения.
Так я раздумывал, как вдруг смех Дика вернул меня в луга Оксфордшира.
- Одно мне кажется странным, - сказал он. - Почему я должен беспокоиться о зиме и ее скудости среди изобилия лета? Если бы это не случалось со мной раньше, я подумал
бы, что это дело ваших рук, гость, что вы опутали меня злыми чарами. Но это только шутка, - поспешил он добавить,- не принимай те моих слов близко к сердцу.