Вести с моря и суши

Безымянный район

В моем районе группами стоят дома и скот,
и сыплют тучи из мешков серебряным маисом град;
свои витрины открывает, запирает небо вдруг,
и тыквы спят тяжелым сном вдоль всех дорог;
а из пещеры фальшивомонетчика бежит поток;
на муле утренние овощи в село спешат;
все насекомые с таблицы умножения спаслись,
и воздух беспрерывно фрукты щупает рукой.

В моем районе держат все цветы
на маленьких ладошках или в сжатых кулачках
эссенцию молчания земли.
И водопад так ловко прячет зеркала свои,
и гонит он толпой своих овечек водяных,
как стадо, сквозь овраг.

В моем районе с лошадьми соседи говорят,
подковы подражают голосу колоколов,
предупреждают жабы, стоя на часах,
когда бегом проходит на ходулях дождь.
Звучит небесный, в красках весь, орган,
колени преклоняет перед ним ячмень,
а горизонт склоняющийся — это вол,
который медленно разжевывает даль.

Услуги

Небесные воды, служанки деревьев,
плача, моют древесную кору
и подают полные ведра жажде веток.
Кормилицы маленьких фруктов,
они их качают с песенкой свежести,
которой они научились
на своем вертикальном пути в атмосферу.

Только птицы знают свою рискованную программу:
коллективный подъем по дорогам тепла,
медленный полет в дирижабле какой-нибудь тучи,
воздушный маневр прозрачных отрядов
и возвращение на землю светлыми толпами.

Распределив уже поровну все свои кувшины,
воды отвязывают свои свежие рыболовные крючки
и удят пузырьки в лужах,
в этих водных провинциях неба.

Предмет и его тень

Строенье верное вселенной,
реальность, ты точнее сна.
Абстракция умрет мгновенно,
лишь брови сдвинем, — где она?

Нам через вещи жизнь открылась,
лишь наяву ты мир постиг.
Да разве тень, что прилепилась
к вещам, меняет сущность их?

От мысли призраки гоните, —
вот ключ, чтоб мир был чист и нов.
Пусть будет глаз, как челн к отплытью,
к открытью нового готов.

Поэма о послезавтрашнем дне

I

Камни ложились на кирпичи,
слой стали — на пласт бетона.
Упругие балки приняли вес
громадины многотонной.

И сбросило грязное платье лесов
фабрики юное тело.
И дрожь прошла по суставам машин,
и фабрика загудела.

И ожили и заиграли станки
мускулами молодыми,
и трубы, пробившие корку туч,
запели о тучном дыме.

II

Станину расшатывали шатуны
под свист ременной передачи,
и несся, зажмурив глаза, маховик
по кромке орбиты горячей.

И все нарастал неистовый ритм,
пока не кончалась смена,
пока над галерами темных цехов
не выла волчица-сирена.

И хлынул ходкий товар за моря
безудержною лавиной.
Ему навстречу рекой потекли
золото и лимузины.

Все новые трубы буравили высь,
и небо чернело угрюмо.
Но встали однажды на якорь суда.
Лавина застыла в трюмах.

Застыли поршни и шатуны,
и окоченели трубы.
И вместо сирены ветер завыл
над фабрикой, как над трупом.

III

Хуан, в чьи руки въелся мазут,
и Педро, чьи руки в мозолях,
держали с товарищами совет,
и каждый сказал: доколе!

Доколе в крышах наших лачуг
будет синеть небо,
доколе у наших детей на столе
не будет куска хлеба?

Звенели разбитым стеклом фонари.
Толпа забастовщиков густо
чернела на улицах и площадях
рекой, распиравшей русло.

Хуан и Педро шли впереди,
готовые к рукопашной.
И не было края людской реке,
и фабрике стало страшно.

IV

Речь неизвестного пролетария

Товарищи, земля стоит на костях,
на наших костях и крови.
И вот на этой земле не нашлось
для нас ни хлеба, ни кровли.