В героев Киселева веришь, веришь в их правдивость и безыскусственность, в то, что они не сконструированы ради примера, с дидактической целью, чтоб заставить читателя всплеснуть руками и удивиться: какие, дескать, умные у нас молодые рабочие, как они выросли за последние годы! Однако именно потому, что дидактическая цель не задана наперед, автор ее достигает.
Такого Ромку, каков он есть (с его мальчишеством и добротой, с его наивностью и начитанностью, с его опрометчивостью решений и непоколебимостью принципов, даже с его неизменным мотоциклом), вылепила советская действительность, окружение более широкое и более узкое, включая семью — пеструю и именно поэтому типично советскую: с отцом — слесарем-наладчиком, матерью — домохозяйкой и бывшей партизанкой, братом — профессором медицины, одним дядей — адмиралом, другим — литейщиком. Но есть в Ромке и что-то свое, то, из-за чего именно он (а не Виля, скажем) оказался главным героем книги. Это легкость, веселость, о которых уже говорилось и которые точнее еще было бы обозначить словом «оптимизм». Разумеется, оптимизм — свойство советского человека вообще, но между отдельными индивидами распределяется оно неодинаково. Так вот Ромка Пузо наделен им за десятерых мрачноватых и неулыбающихся. В этом главный секрет его обаяния и моральной силы. Даже к мотоциклу своему он относится как к живому существу, поэтизирует своего «красного конька-горбунка».
«…Ни золото, ни драгоценные камки не сравнить с тем, что можно увидеть, если поднять крышку бака эмульгатора, в котором готовится водно-масляная смесь для охлаждения резцов моего станка. Немыслимая красота — нет ей равной. Я бы часами мог глядеть на эту смесь — она вся светится, вся играет красками, в которых, как и должно быть во всем красивом, есть своя последовательность…» — таким видит мир Ромка. И человек, который видит таким мир, просто не способен его не утверждать, несмотря на боль и на горе, которые в мире этом встречаются, а где-то еще и господствуют. И человек этот просто не может не сделать борьбу за коммунистическую идею целью своей жизни, не может не быть убежденным в ее непременном осуществлении.
Эта убежденность, этот оптимизм бросают яркий свет на всю книгу — перед нами воистину «Веселый роман».
Д. Затонский, член-корреспондент Академии наук УССРВесёлый роман
Так мне вчера и не удалось узнать, в чем смысл жизни.
Мы летели, как призраки, по ночному Крещатику. Как марсиане. В белых касках. В черных кожаных куртках. Под неземной джаз, в котором бушевал сторукий ударник.
На улице не было ни души. Лишь на углу перед гостиницей «Москва» стоял милиционер. Он испугался и подул в свой свисток.
— Как вы это делаете, ребята?
— Космический полет, отец, — ответил Николай.
Милиционер с виду был ничуть не старше Николая. Сержант с маленькими светлыми усиками.
— А зачем это вы?..
— Соревнование выиграли. Кросс. Хочешь попробовать?
— Разве можно? — смутился милиционер.
— Начальство спит и видит сны о доблести и славе, — пропел Виля. — Другого такого случая не будет.
— Ну ладно, — нерешительно сказал милиционер. — Только разик. Вы что, выпили?
— Мотоциклисты не пьют, — отрезал Николай, стараясь дышать в сторону. — Понеслись.
Я наклонился, уперся руками в колени, и, когда сержант разбежался и оттолкнулся от моих плеч, я слегка подал вверх, и он пролетел вперед, пробежал, удерживая равновесие, и натолкнулся на Вилю.
— Давай же! — закричал Виля.
А я уже бежал за милиционером и летел по воздуху в адском ритме сумасшедшего ударника.
— Хватит, ребята, — сказал милиционер. Он запыхался. Вам куда?
— К выставке.
— Здорово, — сказал милиционер. — Только как вы доберетесь? До самой выставки прыгать будете?
Виля показал свои сплошные зубы.
— Долетим.
Милиционер остановил проезжавший грузовик.
— Куда едете?
— В холодильник, — ответил пожилой хмурый шофер.
— По дороге, — решил милиционер. — Не довезете ребят?
— Пусть садятся, — неохотно согласился водитель. Мы взлетели в кузов.
— От холодильника вам ближе будет, — махнул рукой милиционер. — До свидания, хлопцы.
— Счастливо оставаться, товарищ сержант! — не очень дружно гаркнули мы, милиционер поднес палец к губам — «не шумите», — и машина тронулась.
Мы стояли на грузовике, держась руками за кабину, и время от времени касались друг друга плечами. Впервые в жизни я побывал сегодня на пьедестале почета.
Нет, это были не международные соревнования. И не республиканские. И даже не городские. Это были соревнования нашего мотоклуба. «Междусобойчик» — как выражается Виля. И все-таки нам было здорово приятно, что мы заняли первые места. Николай предложил отметить это дело. Прямо с финиша мы отправились в летний ресторан над Днепром, а когда ресторан закрыли, оказалось, что Виля запасся еще одной бутылкой терпкого болгарского «Мелника», и, неторопливо попивая по очереди из горлышка, мы еще долго сидели на днепровском склоне, окутанном запахом разогретых трав, и трепались обо всем на свете.