— Спокойной ночи! — ответил Ичиро, быстро разделся и лег, укрывшись простыней.
Он силился уснуть, но уши улавливали каждый звук, доносившийся из-за занавески: позвякивание посуды, журчание воды… Потом стало тихо. Что она делает? Вытирает посуду? Или готовится спать?.. Через минуту он услышал шелест рядом с собой, щелкнул выключатель, и, не выдержав, Эдано чуть приоткрыл глаза: в полутьме к соседней постели вся в чем-то белом прошла Ацуко — и сразу же зашуршали простыни. До неё не больше метра. Протянуть руку?.. Нет, нельзя. «Спать, спать!» — уговаривал он себя, но спасительный сон не приходил, и Эдано продолжал лежать с открытыми глазами, перебирая в памяти подробности сегодняшней встречи.
Интересно, спит она или нет? Наверное, спит. Даже дыхания не слышно. Она сказала: «Я узнала любовь…» Значит, всё ещё любит?
— Ацуко! — тихо позвал он.
Она подходила медленно, очень медленно. Присела рядом с ним на циновку и вдруг шатнулась вперед, будто её толкнули в спину, уткнулась лицом в его ладони.
— Люблю, люблю, — только и сказала она…
Утром, открыв глаза, Ичиро увидел сидящую рядом Ацуко. Почувствовав, что он смотрит на неё, она в смущении закрыла лицо руками и прошептала:
— Я хотела увидеть, как вы проснетесь.
— Вот как, подсматривать! — с шутливой угрозой проговорил Ичиро, привлекая к себе.
— Не надо, милый, — слабо запротестовала она, — пора идти на службу…
— Плевать на службу, плевать на всё! Я теперь буду с тобой в любое время суток.
Ацуко, счастливо засмеявшись, прильнула к нему.
* * *
Позже, когда они сидели за столиком и пили чай, Эдано, покончив со своей чашкой, решительно сказал:
— Я задержусь ещё на один день, чтобы нам уехать вместе. В Кобэ тоже много магазинов, и тебя возьмут в любой. Дадим телеграмму Саваде, пусть подыщет квартиру получше. А сегодня занесем списки в комитет и пойдем в парк Уэно: сейчас там цветет сакура.
— Я согласна, милый, — подняла на него свои большущие глаза Ацуко, — но вам ведь надо повидать отца.
— Конечно. После обеда мы поедем к нему вместе. Я хочу, чтобы он познакомился со своей невесткой.
— Со мной? — растерялась Ацуко. — Но удобно ли? Так, сразу…
— Удобно, даже очень. Отец у меня славный, и, я уверен, он тебе понравится.
— Спасибо, милый…
* * *
Они долго бродили по парку. Не обращая внимания на смущение своей спутницы, Эдано не отпускал её ни на шаг и всё время пытался держать за руку, которую она мягко, но настойчиво отбирала у него.
— Неудобно, милый, на нас смотрят.
— Ну и пусть смотрят, пусть завидуют, — беспечно отвечал Ичиро.
На них действительно обращали внимание, иногда даже оглядывались. Эта молодая пара была так откровенно счастлива, что некоторые, очевидно, действительно завидовали им.
Они остановились у розовых облаков цветущей вишни и долго любовались ею. Рядом останавливались другие посетители, иногда целые семьи, благоговейно смотрели на сакуру и так же молча уходили.
«Цветы сакуры, — думал Эдано, — сколько легенд и преданий связано с ними, один только дед знает их тысячи. Поколения предков влюблялись в эти розовые облака. Очарованию цветов сакуры поддавался и надменный князь, проезжавший мимо во главе свирепой дружины, и бедняк, тащивший вязанку хвороста на плече. Жестокие правители тоже использовали в своих целях всеобщую любовь к цветущей вишне: «Воин падает на поле битвы во славу императора, как опадают лепестки сакуры». Тайные враги в лагере для военнопленных тоже назвали свою шайку — «Кровавая вишня»…»
— О чём вы задумались? — слегка прижалась к нему Ацуко, предварительно убедившись, что никого около них нет.
— Я думал, как много связано у нашего народа с цветами сакуры, теперь и для меня её цветы будут символом счастья.
— В стихах цветущая сакура всегда стоит рядом со словом «любовь».
— Прочитай что-нибудь.
— Я мало помню и читаю плохо.
— Но всё-таки.
— Хорошо, только не смотрите на меня.
— Хорошо, — одобрил Эдано. — А кто написал?
— Право, не помню, какой-то старинный поэт.
— Хороший поэт, но ты говорила, что непременно будет про любовь. Ты знаешь такие?