Синематографический театр «Пэлас». «Варьете» Эмиля Яннингса[8]. Я захожу и на мгновение теряю ее в искусственной мгле. Затем нахожу кого-то похожего на нее прямо возле себя. Но полной уверенности в том, что это она, у меня нет. Поэтому, нащупывая ее руку, я действую не слишком решительно. При этом глаза мои различают лишь непрерывное движение увеличенных на порядок человеческих конечностей, мелькающих на экране.
Попивая содовую возле установленного в подвальчике автомата по продаже газированной воды, она нахваливает Эмиля Яннингса. Какие у него плечи! Говоря об этом, она пытается напомнить мне сцену убийства, в которой все было передано выразительной игрой одних лишь этих плеч. Но перед моим мысленным взором возникает спина не Яннингса, а Маки – есть в них какое-то сходство. Мне вдруг вспоминается, как в один из июньских дней мы с Маки вместе гуляли по городу. Он остановился купить газету, а я, дожидаясь рядом, наблюдал в это время за проходившей мимо женщиной. Она шла и, не обращая внимания на меня, неотрывно глядела в широкую спину Маки… В какой-то момент память подменяет незнакомую женщину на стоящую рядом девушку. И вот мне уже вспоминается, будто я смотрел тогда на нее – на то, как она прожигала взглядом спину Маки. Я начинаю верить, что сейчас она тоже неосознанно смешивает одно с другим: видит за плечами Яннингса плечи Маки. Но я справедлив. Я сам знаю: плечи у Маки – что надо. И невольно проникаюсь желанием спутницы, мечтающей, чтобы эти крепкие плечи прижались к ее плечам.
Я замечаю, что гляжу на окружающий мир уже исключительно ее глазами и даже не пытаюсь посмотреть на него как-то иначе. Верный симптом: такое бывает, когда мысли и чувства двоих переплетаются крепко-крепко, как в тугом галстучном узле. Вместе с ним всегда приходит боль, что лишает сознания.
Внутри меня самого – две души, которые сплелись так крепко, что я больше не в состоянии различить, где здесь я, а где – она.
Когда мы прощались, она спросила:
– Который теперь час?
Я протянул руку, на которой были часы. Она, прищурившись, вгляделась в циферблат. Выражение ее лица показалось мне очень привлекательным.
Оставшись один, я через какое-то время вновь вернулся мыслями к этим часам. Я шел и размышлял о том, что растратил почти все деньги, выданные мне отцом. Нужно было собственными силами раздобыть где-то еще немного – на мелкие расходы. Сначала на ум пришли книги, поскольку в подобных ситуациях я нередко продавал их. Но от моей личной библиотеки почти ничего уже не осталось. И вот тогда я неожиданно подумал про часы.
Правда, сам я не знал, как ловчее обратить в деньги подобное имущество. Но тут же вспомнил приятеля, уже набившего руку на такого рода делах. Решив обратиться к нему за помощью, я пошел к нему домой.
Я застал друга в его тесной душной квартирке; лицо его покрывала мыльная пена, он брился. Рядом другой мой знакомый, откинувшись на спинку кресла, пускал из курительной трубки огромные клубы табачного дыма. Еще один громоздким кулем валялся на кровати, отвернувшись лицом к стене. Его я не признал.
– А там кто?
– Так это ж Маки!
Услышав наши голоса, Маки перевернулся на другой бок – лицом к нам.
– А-а, ты, значит… – Он чуть приоткрыл глаза и посмотрел на меня.
Я ответил раздраженным, почти злым взглядом. Подумалось, что мы с ним чертовски давно не виделись. Но я опасался, что до друзей уже дошли слухи о том, как мы с ней провели последние два дня, и они начнут при мне открыто иронизировать по этому поводу; опасения заглушили прочие эмоции. Тем не менее все трое меланхолично молчали, и в их молчании не чувствовалось даже намека на какой-то упрек в мой адрес. Я быстро осознал это. А осознав, тут же вновь проникся к друзьям теплым чувством, осмелел и сел на край кровати, на которой лежал Маки.
Однако воспринимать Маки точно так, как раньше, уже не мог. Когда я смотрел на него, к моему собственному взгляду упорно примешивался ее взгляд. Поэтому, вглядываясь в его лицо, я поневоле испытывал жгучую ревность. Очевидно, чтобы скрыть от окружающих внутреннее смятение, мне требовалась новая маска. Я зажег сигарету, изобразил на лице улыбку и, отбросив сомнения, спросил:
– Как ваши дела? В «Сяноару» больше не ходите?
– Нет, не ходим, – несколько мрачно отозвался Маки. Затем вдруг резко повернул голову к хозяину квартиры. – Есть места поинтереснее, верно?
– Ты про бар «Джиджи»? – уточнил тот, продолжая работать бритвой.
Никогда этого названия не слышал. Воображение тут же нарисовало весьма сомнительное заведение. Я подумал, что подобный притон как нельзя лучше подходит Маки для того, чтобы выпускать на волю множащиеся внутри его желания. Его разгульный образ жизни показался мне вдруг намного основательнее моего, заполненного бесконечной хандрой. Меня потянуло подластиться к нему.
8