Какаши уселся за стол, Кенара встала напротив него, по ту сторону стола.
— Я лишь хотела сказать, что, если Даймё Страны Льда потребует у вас мою голову, я готова нести ответственность за собственные решения. Не хочу, чтобы у Деревни Листа возникли из-за меня проблемы.
— То есть, мы должны будем спокойно смотреть на арест и суд над нашим шиноби? Это становится делом принципа и, боюсь, все не закончится так просто… Если только твоя вина будет доказана.
— Вам не приходило посланий из Страны Льда?
— Пока еще рано, наверное. Кстати, в следующий раз будь добра являться по форме.
Кенара медленно подняла руки ко лбу и завязала повязку с символом Листа. Лицо ее сделалось серьезнее, синие глаза сверкнули из-под протектора.
— Какое наказание полагается мне за неподчинение и побег?
Какаши вздохнул.
— Видишь ли, не в моих интересах давать ход этому делу. Наложенное наказание является прямым доказательством вины, а я все еще надеюсь замести следы. Такими победами, наверное, полагается гордиться, а тебе придется тщательно ее скрывать.
— Я не горжусь, Какаши-сэнсэй. Я чувствую себя каким-то долбанным жрецом Джашина!
— Кенара… — Шестой удивленно поднял брови. Он впервые видел ее такой злой и к тому же сквернословящей.
— Кто-то должен был победить… пауки, люди… К черту! В этой истории победила только смерть! Так что не говорите об этом, как о подвиге. Я убила двух человек, и это… это не уменьшило мою скорбь.
— Вот теперь ты настоящая, — спокойно сказал Какаши, откинувшись в кресле. — Скажи, в прошлый раз, утешая тебя, я выглядел полным болваном?
Так как Шестой быстро перевел тему, Кенара сразу же взяла себя в руки и по крайней мере внешне успокоилась.
— Вы выглядели милым, — с трудом улыбнувшись, ответила она.
— Ну нет! Второй раз я на одно и то же не попадаюсь, — засмеялся Какаши.
— Простите меня за ту попытку сыграть на вашем сочувствии. Это было некрасиво, но… я заметала следы.
— Я уже давно простил тебя, Кенара. Более того… сейчас, погоди, — Какаши стянул с себя головной убор и поставил его на стол. — Вот. Теперь, не как Хокаге, а как твой старший товарищ и просто шиноби, скажу, что, черт возьми, ты все сделала как надо!
Кенара сначала замерла от удивления, а потом тихонько рассмеялась.
— Спасибо, — только и смогла она сказать.
Кенара достала из ваз по бокам от мраморной плиты сухие цветы и поставила в них свежие белоснежные ирисы. Жаль, что эти прекрасные цветы, отделенные от своих корней, быстро завянут на солнце. Еще до войны она много раз представляла себе этот момент, представляла, как расскажет Неджи о победе, одержанной над сильным врагом. Или будет сражаться с ним в этой битве плечом к плечу… Хорошо, что она не могла заглянуть в будущее и увидеть, как понесет весть о победе, отдающей горечью, к надгробию любимого человека.
Девушка выпрямилась и какое-то время смотрела на имя, вырезанное в камне.
— Я сделала это, Неджи, — наконец сказала она. — Впрочем, может быть, ты все видел. Тогда ты знаешь… Знаешь и то, что я люблю тебя. Мне понадобилось много времени, чтобы суметь произнести это вслух. Даже смерть, оставившая от моего мира лишь осколки, не смогла изменить это чувство — у нее нет над ним власти, — последние слова Кенара произнесла едва слышно. Только через минуту она смогла договорить то, что хотела, до конца: — Мне так жаль, что у нас было мало времени, чтобы побыть вместе, и я знаю, что тебе тоже жаль. Ты всегда понимал меня.
Когда Кенара свернула на улицу, ведущую к центру города, она едва не столкнулась с господином Хияши. Куноичи оставалось только надеяться, что лицо ее не сохранило следов волнения, охватившего ее на кладбище. Глава клана Хьюга остановился и внимательно посмотрел на девушку.
— Здравствуйте, Кенара-сан, — произнес он. — Обратили ли вы внимание, какая в этом году солнечная весна?
— Да, — ответила Кенара. — Прекрасная после затянувшейся зимы.
— Будем надеяться, что ясные дни простоят еще долго.
— Будем надеяться, Хияши-сама.
«Может, это было не так уж безрассудно», — подумал глава клана Хьюга, продолжив свой путь. Он пытался вспомнить пору, когда поддавался душевным порывам и был нетерпелив, но она скрывалась за плотной завесой прошлого. Несколько мгновений Хияши об этом почти сожалел.
Ласковое апрельское солнце сияло над Деревней Листа. Кенара прогуливалась по улице в своей форме чунина, с протектором на лбу, засунув руки в карманы. Свернув к дому Тен-Тен, она столкнулась с ней самой.
— Ого! Что с тобой случилось?!
Кенара дотронулась пальцами до шрама.
— Осколки взорвавшейся звезды, — произнесла она. — Так, ничего, потом расскажу. Как у тебя дела, Тен-Тен?
— Я что-то никак не высыпаюсь последнее время. Вот, первый выходной за две недели.
— Бедняга, понимаю.
— Ага. А еще… представляешь, Рой позвал меня на свидание!
— Серьезно позвал или в своей обычной манере?
— В том-то и дело, что серьезно, — ответила Тен-Тен. — И вот теперь я не знаю, стоит ли сходиться ближе с таким легкомысленным человеком?
— Знаешь, при более близком знакомстве он может оказаться совсем другим, — заметила Кенара.
— А может и не оказаться. Что посоветуешь-то?
— Я могу только одно сказать. Рой — хороший человек, но если тебе не нужен парень с печальной историей, не стоит его обнадеживать.
— Раньше ты меня защищала, а теперь защищаешь его, — с наигранной обидой произнесла Тен-Тен.
— Вы оба мои друзья и дороги мне. Я защищаю того, кто более уязвим.
— Рой уязвим, вот дела… Ладно, я подумаю.
Роя Кенара встретила в тот же день. Он уставился на правую скулу своего капитана, а потом молча достал колоду «Пути ниндзя» и извлек из нее карту «Масари Кенара». Тушь на правой половине лица была смазана и похожа на шрам. Кенара тихонько рассмеялась.
— Вдохновение художника не обманывает, да?
— Хотел по старой привычке сказать, что красота твоего лица не померкла из-за этой досадной детали, но я ведь теперь серьезный человек.
— Да? А что случилось?
— Я теперь наставник.
— Ого! Для кого?
— Для Ичиба Шина, — с гордостью произнес Рой. Шин был младенцем Набу и Футабы. — Кто бы мог подумать, что я смогу обскакать тебя в таком ответственном деле, да?
Перед мысленным взором Кенары возникло холодное лицо Тсурэна.
«Если бы был хоть один шанс из тысячи, что ты согласишься и не обманешь меня, я бы предложил тебе стать моим учителем…»
— Ты молодец, Рой, — сказала она.
День рождения Кенары, день гибели жителей ее родной деревни, уже миновал, когда она отправилась в окрестности Звездопада. Так как стояли майские, почти летние дни, куноичи не застала Сады Масари в их лучшую пору, пору цветения. Она медлила и бесконечно прокручивала в голове возможный разговор со своим учителем. Кенара боялась потерять его, потерять его доверие из-за того, что обманула его и не рассказала о Нагаи и Стране Льда. И все-таки лучше было потерять его так, чем убитым на поле боя.
Кенара оказалась в Садах впервые за два года. Они выглядели ухоженными, и кое-где можно было разглядеть соломенные шляпы работников, возившихся возле деревьев. Зеленые кроны шумели над головой, среди листьев можно было отыскать завязь будущих плодов. Куноичи пробиралась к пустоши на месте сгоревшего Особняка Масари, обходя стороной городскую стену и ворота. Это место находилось довольно далеко от Ратуши, поэтому Кенара надеялась, что Конор не почувствует ее чакру.
Обширное пожарище, расположенное в кругу садовых деревьев, не пострадавших от огня, уже не таким черным пятном выделялось на фоне сада, сквозь пепелище прорастала трава. Кое-где на ярко-зеленую траву вползали более темные вьющиеся стебли ипомеи и ее нежно-голубые цветы с белой каймой по краям.
Кенара достала из поясной сумки протектор с символом Деревни Звездопада и некоторое время рассматривала его.
— Жаль, что нельзя носить две повязки, — произнесла девушка, — это было бы глупо. Тетя Инари, сестрица Нинаки… к сожалению, вы были правы на мой счет. Я не смогу стать гордостью и опорой дома Масари никогда. Нашего дома, нашей семьи больше нет и нужно смириться с этим. Нас больше нет. Дни славы остались в прошлом. Мне жаль.