— Верно, это имя, — я щёлкнул языком. — И я бы очень хотел узнать твоё.
— Х-ханако, — робко проговорила девочка, неосознанно хватая брата под локоть. — Ямада Ханако.
— Чудесно, — я отдал им честь. — До скорого, Ханако!
Я отошёл от них к перилам, но перед этим мои уши успели поймать недовольное «Позёр!» от Осана и «Тише, Наджими, он же всё слышит!» от Таро.
Ну и пусть. В конце концов, я и есть позёр, так что ничего обидного в этом нет. Но этой Осана я больше подсказывать не стану, особенно на английском, который для неё являлся огромной проблемой.
Перегнувшись через перила, я начал снимать. Сверху всё выглядело немного не так, как привычно, и в этом заключалась своя, особая прелесть: люди спешили по своим делам, не подозревая, что за ними наблюдают, и потому вели себя естественно (что редкость для человеческой расы вообще и японцев в частности). Вот стайка школьников устремилась к лабиринту из живой изгороди — видимо, им страстно хотелось потеряться. Вот степенно вышагивавшая девочка присела у фонтана с журналом в руках. Вот кто-то вышел из мужских душевых и, осмотревшись по сторонам, устремился к женским.
Стоп. Что?
Я несколько раз моргнул и попытался приблизить изображение этого странного человека, но не успел: он скрылся в купальнях.
Что это было? Извращенец? Ведь этот тип точно был одет в мужскую форму и вообще мало напоминал девчонку.
Жаль, что сверху нельзя разглядеть лица…
Но когда-нибудь он должен оттуда выйти, так ведь? Вот и сфотографирую его, а потом подойду и спрошу, какого чёрта он шастает в тех местах, где не положено.
========== Глава 6. Раскалённая лава. ==========
— Джонс-сан.
О, это непередаваемое ощущение, когда кто-то подкрадывается сзади, становится почти вплотную и загробным голосом называет ваше имя!
Вздрогнув, я обернулся.
Чуть поодаль, на расстоянии примерно трёх шагов, стояла моя одноклассница — девочка с коротко стриженными волосами, которые на свету почему-то отливали рыжим. Она носила очки в пластмассовой оправе и отличалась очень тихим поведением — даже по меркам Японии. Я узнал, что её звали Сато Кику, только спустя полгода совместного обучения, хотя люди всегда меня очень даже интересовали.
— Слушаю, — я развёл руками в стороны. — Нужна помощь?
— Думаю, да, — она кивнула и улыбнулась.
От этой ухмылки веяло чем-то неприятным, словно вечная сардоническая гримаса затаилась в уголках её рта. Как будто весь её вид говорил: «Я знаю намного больше тебя, и тебе лучше со мной не шутить!». Она не сделала мне ничего плохого, да и вообще, была одной из тихонь, но почему-то сейчас, в этот самый момент, интуиция подсказывала мне, что от этой особы лучше держаться подальше.
— Я хотела сделать фото, — она скромно сложила руки впереди. — Профессиональное фото.
— Просто прекрасно, — пожал плечами я. — Знаешь, где находится помещение клуба фотографии? Зайди туда после уроков, и мы сделаем тебе кадр, достойный королевы.
— Обязательно так и поступлю, — кивнула Сато. — Спасибо.
Она легонько поклонилась и ушла через двери на лестницу. Задумчиво посмотрев ей вслед, я снова вернулся к своему наблюдению. Я прождал почти до самого конца перемены с камерой, нацеленной на вход в женские душевые, но ни один из учеников мужского пола оттуда не вышел. За минуту до начала урока, я плюнул на всё и поспешил в аудиторию, в душе не совсем понимая, как этому типу удалось выскользнуть в то небольшое окно времени, когда я разговаривал с Сато. Тем более, он никак не мог узнать, что я увидел его не вполне законный манёвр: он ни разу не посмотрел наверх.
Но Сато же не специально отвлекала меня?
Вернувшись в класс, я сел на своё место и помахал рукой стоявшей у окна Мегами. Она была явно чем-то расстроена, но нашла в себе силы улыбнуться.
Надо бы с ней поговорить на перемене и узнать, в чём дело, а также прояснить вопрос с Айши, если ей это не будет неприятно. Что же касалось Сато…
Я чуть привстал и начал вертеть головой, ища Кику. Она сидела за партой посередине ряда у двери и что-то старательно записывала в общую тетрадь. Типичнейшая японская школьница: усердная, скромная, тихая.
М-да, дружище Фред, кажется, у тебя постепенно развивается паранойя. К чему этой девчонке тебя отвлекать? Она же не какой-нибудь шпион…
Да и вообще, может, мне показалось? От постоянного использования камеры острота зрения могла притупиться. Или я видел какую-нибудь девчонку, которая на спор (или по какой-то другой причине) надела мужскую форму. Ведь японцы сами по себе довольно законопослушны, и даже наши хулиганы, о которых говорили только шепотом, ничего особенного не делали, лишь стояли у пристройки, в которой располагался мусоросжигатель, и слушали криминальные новости по старенькому радио.
Так что вряд ли я стал свидетелем преступления.
Стремительно вошедший в класс учитель прервал мои праведные мысли, и я встал, чтобы поприветствовать его. Начался следующий урок, и мысли о том, что я увидел с балкона, выветрились у меня из головы: масса новой исторической информации вытеснила их.
Японцы, как я заметил, были убеждёнными патриотами. Это выражалось у них не в шумных лозунгах и демонстрациях, а куда более тихо и мирно: в развешенных по стенам свитках с цитатами из произведений древних поэтов, во внутреннем убранстве домов, в бережном отношении к культурному наследию. Тут не вешали флаги над дверью, как часто бывало у нас; патриотизм горел у каждого в сердце, как бы высокопарного это ни звучало. И выражалось это, в первую очередь, в уроках истории.
Рассказы про подвиги своих дедов юные японцы слушали с горящими глазами. Они ловили каждое слово учителя и старательно фиксировали его лекции, а потом ещё долго обсуждали на переменах услышанное, с гордостью в голосе цитируя известных личностей. Даже должность преподавателя истории считалась одной из самых почётных.
У нас эту науку преподавал высокий и плотный субъект в очках. Как и все японцы, он не имел чёткого возраста, но мне казалось, что ему около пятидесяти пяти-шестидесяти. Волосы его успела существенно разбавить седина, но прямая спина и чёткая дикция, которые он сохранил со времён юности, выдавали в нём если не бывшего военного (чего в Стране Восходящего Солнца не могло быть), то хотя бы служащего гражданских сил в отставке. Звали его Учимару-сенсей, и он был строг, но справедлив, ценил усердие и не жаловал излишней креативности. По последней причине он не особо любил меня и Кага — мы, как ему казалось, слишком много выдумывали. Когда Учимару-сенсей задал написать сочинение-рассказ, действие которого могло происходить в любую историческую эпоху, из всего класса только я и Куша решили написать про будущее, а не про прошлое, за что получили не самый высокий балл с припиской: «Не поняли задания». Мы не стали спорить, потому что сенсей вряд ли поменял бы своё мнение или решение, но обуздывать своё воображение я считал глупым.
В любом случае, Учимару-сенсей, несмотря на закостенелость, прекрасно знал своё дело, и слушать его было интересно. Конечно, в моём сердце имелось место для любви лишь к одной стране, которую я называл родиной, и это была не Япония, но лекции я записывал с удовольствием.
На перемене я вновь отправился выполнять задание Таку. На сей раз мне за рекордное время удалось сделать почти все фото, которые были нужны для сайта, и уже на следующей перемене я с чувством выполненного долга отправился в компьютерный класс, вертя в пальцах карту памяти.
Таку оказался там же, где и всегда, — за самым дальним от входа компьютером. Буркнув нечто совершенно не напоминавшее благодарность, он взял у меня карту, быстро перенёс фото в память компьютера и вернул мне носитель.
— Ты не просмотришь кадры? — спросил я, забирая карту.
— Нет, — кратко обрубил Гемма. — Если ты знаешь своё дело, Джонс, то фото должны быть хотя бы сносными.
— О’кей, — я прикоснулся двумя пальцами к виску. — Ты просто очаровашка. До встречи!
И я вышел из класса информатики, на ходу вставляя карту обратно в гнездо камеры. Дойдя до тупичка с туалетами, я нерешительно покосился на тот самый, о котором ходили слухи. Интересно, если я зайду внутрь и сделаю несколько фото или даже сниму видео, сможет ли это пролить немного света на ситуацию? Ведь у камеры, скажем так, куда более острое «зрение», чем у человека. Она разбивает изображение на микроскопические фрагменты и может выявить то, чего не обнаружить невооружённым глазом. Конечно, никаких привидений не существовало, но если в этой чёртовой уборной что-то было не так, то фотоаппарат в теории смог бы обнаружить это.