Кроме моей кровати, в палате стоял ещё высокий шкаф из светлого дерева и пара стульев, один из которых был занят. На нём сидел высокий юноша в школьной форме; он ссутулился и скрестил руки, опустив подбородок на грудь, и я, достаточно поживший в Японии, мог с уверенностью заявить, что он спал: только жители этой чёртовой страны могли заснуть в самой неудобной позе и абсолютно где угодно.
Я попытался пошевелиться, и кровать негромко скрипнула. Этого звука оказалось достаточно, чтобы юноша проснулся и, резко распрямившись, спешно подошёл ближе. Он склонился над моей кроватью низко-низко, и я смог рассмотреть его лицо.
Оно было достойно кисти самых именитых художников прошлого — с прямым носом, чувственными губами и большими чёрными глазами, похожими на итальянские маслины. Этот красавчик походил на модель, айдола или киноактёра, но школьная форма явно указывала на то, что он таковым не являлся, во всяком случае, пока.
Если только я сейчас неосознанно не снимался в каком-нибудь боевике.
— Привет, — прохрипел я. — Ты кто, приятель?
Его прекрасные глаза на миг удивлённо расширились. Он распрямился и ровно ответил:
— Я Айши Аято, Фред. Мы учимся в одной школе.
А потом он потянулся куда-то мне за голову, и через миг раздался протяжный писк.
Красавчик чуть отстранился и, заложив руки за спину, проговорил:
— Не волнуйся, Фред: ты скоро поправишься.
Я во все глаза смотрел на него, не вполне понимая, что происходило. Судя по всему, мы были знакомы, даже, по его словам, учились вместе, но почему-то я его не помнил.
Стоп. Не только его: я не помнил ни одного своего одноклассника.
Вот чёрт…
Так, спокойно; без паники. Нужно разобраться, что именно я знаю о себе.
Я Фред Джонс, сын двоих атташе американского представительства в Японии, живу на территории городов-близнецов Шисута и Бураза, учусь в Старшей Школе Академи, в выпускном классе.
Так, отлично. Это уже неплохо: знаю, кто я. И, судя по словам этого парня, время я угадал точно.
Через несколько секунд в палату спешно вошла медсестра. Она наклонилась надо мной и быстро и ловко начала осмотр, вскорости к ней присоединилась женщина-врач в хрустевшем от чистоты халате. У неё был резкий и металлический голос, но манера общения сильно контрастировала с ним — мягкая, обходительная. Она и рассказала мне, что я угодил в госпиталь после удара по голове и падения со второго этажа.
— Вам повезло, Джонс-сан, — врач ободряюще улыбнулась и посмотрела на меня поверх очков. — Вы отделались парой синяков. Самое серьёзное повреждение — это удар по голове; из-за него у вас могу быть провалы в памяти, но не волнуйтесь: всё очень скоро восстановится. А теперь вам лучше пообщаться с вашим другом, но только недолго: вам обоим нужно отдохнуть.
Врач и сестра вышли из комнаты, и я, проводив их взглядом, перевёл глаза на красавчика. Тот как раз подтаскивал стул поближе к кровати и устраивался на нём так удобно, как это позволяло сиденье.
— Наверное, ты напуган, Фред, — мягко начал он. — Но не бойся: всё самое ужасное уже позади. Завтра я снова приду к тебе и расскажу, что именно произошло в школе, а сейчас… Пожалуй, сейчас мы поговорим на более весёлые темы.
И он начал рассказывать.
Язык у него был подвешен как надо, что оказалось неудивительным, когда он упомянул о своём положении в школьном совете. Разные забавные истории из жизни Академи, милые школьные сплетни, анекдотичные ситуации — Аято вещал об этом своим приятным голосом, вставляя описания внешности каждого. Я посмеивался — громко хохотать не мог из-за головной боли, — но все неприятные ощущения мигом ушли на второй план. Правда, вскоре Аято пришлось прервать свой рассказ: пришли мои старики, немного бледноватые и помятые, но с улыбками на лицах. Они долго расспрашивали меня о моём состоянии и, получив от меня заверения, что я в полном порядке (не считая того, что не помню своей жизни в Академи), чуть не расплакались от счастья. Папа хотел было рассказать мне, что случилось, но мама потянула его за локоть с твёрдым: «Позже, милый». Они обрадовали меня тем, что уже завтра я буду обедать у себя дома, и с тем мы распрощались.
Аято, как оказалось, ещё не ушёл: он снова приблизился ко мне и наклонился, внимательно всматриваясь в моё лицо. Я вдруг почувствовал страшную сонливость и зевнул, и Аято мягко улыбнулся.
— Тебе нужно отдохнуть, — произнёс он, распрямляясь. — Я приду завтра и помогу тебе с выпиской.
— Точно, приятель, — протянул я, закрывая глаза и проваливаясь в грёзы. — Ты случайно не мой парень? Было бы круто…
***
Они гнались за мной.
Я бежал, что было сил, и не оборачивался, так как знал, что если обернусь, то упаду, и тогда они точно меня настигнут.
Кто эти «они»? Почему надо убегать?
Я не знал. Все мои инстинкты словно с ума сошли: они кричали мне, чтобы я прибавил; что попасться в руки к ним — это верный путь к смерти.
Я вбежал в какой-то реденький перелесок и, с трудом преодолев слишком крутой подъём, кубарем скатился под гору. Мне повезло приземлиться на спину на кучу сухих листьев, и я почти тут же вскочил на ноги.
Наступили сероватые сумерки — та короткая пора, когда не поймёшь, день на дворе или уже вечер. Солнца я не видел, но небо пока было светлым — та его часть, которую не загораживали ветви высоких деревьев — вытянутые, голые, похожие на лапки гигантских пауков.
Я продолжил путь, только как-то вяло: сказывалась усталость. Вскоре я привалился плечом к стволу одного из деревьев и шумно задышал: грудную клетку словно разрывало, лёгкие горели.
Услышав рядом с собой шорох, я начал озираться по сторонам. Бежать я уже больше не мог, но и сдаваться на их милость не собирался. Только что делать.
Почувствовав пальцы, несильно, почти нежно сжимавшие моё плечо, я медленно обернулся, и тотчас же зубы сомкнулись на моей шее….
Я вскрикнул и резко сел в кровати. Голова отозвалась на это движение резкой болью, но в целом со мной всё было в порядке, в чём я и удостоверился, проведя рукой по шее — по тому самому месту, где я почувствовал зубы. Ничего необычного я не нащупал — кожа и кожа, такая, как полагалось.
Что за идиотский сон…
Мне захотелось провести рукой по лбу, чтобы стереть пот, но я наткнула на повязку, и воспоминания вчерашнего дня хлынули на меня, как из рога изобилия.
Я пришёл в школу, подслушал разговор Берумы и Акане, потом последняя отвлекла моё внимание слезами, затем я получил по голове… А потом очнулся уже в больнице, правда, не помнил своих соучеников.
Зато теперь память вернулась, и я с ужасом обхватил голову руками. Меня напугали две вещи.
Первая. Сайко Юкина саданула меня по голове с такой силой, что я оказался в больнице; зачем она это сделала, и удастся ли мне привлечь её к ответственности?
Вторая. Я сказал Аято: «Ты случайно не мой парень?»… Это была катастрофа.
Хотя, конечно, лучше сейчас все силы бросить на выздоровление. А та фраза… Что ж, Аято наверняка списал всё на последствия моей травмы.
Ладно, лучше забыть об этом позорном инциденте и сосредоточиться на более серьёзных проблемах.
Зачем Сайко Юкине понадобилось бить меня по голове? Действительно ли я её видел? Что она делала в школе рано с утра в понедельник? Верно ли я заметил, что Акане не особо удивилась её прибытию?
Что ж, если мои выводы верны, то Юкина, Берума и Акане каким-то образом сговорились против Аято и готовились претворить свой план в действие, но потом…
А что потом? Судя по тому, что мне рассказали, меня не только саданули по голове, но ещё и из окна выкинули. Кто это проделал — я не имел ни малейшего понятия, но сомневался что это было под силу Акане или Беруме — я всё-таки был высоким и нормально сложенным парнем, и поднять меня, даже вдвоём, девчонки бы не смогли.
Хотя, может, Юкина наняла какого-нибудь головореза — с неё станется.
Я потёр лоб и застонал: мне катастрофически не хватало информации. Оставалось только надеяться, что Аято всё мне расскажет.
Невесёлый ход моих мыслей прервала дежурная медсестра — не та, которую я видел вчера, а другая. Она деловито поздоровалась и, подняв жалюзи на окне, сообщила, что сегодня меня выписывают. Я поблагодарил её, и на этом наша непродолжительная беседа закончилась.