Так что жесткость характера Мегами была легко объяснима: она отличалась твердолобостью даже в мелочах.
— Ладно, неважно, — она махнула рукой и нахмурилась. — Давайте просто отдадим эту табличку кому-нибудь. Фред, ты… Ах, нет, тебе же нужно фотографировать.
— Я могу это сделать, президент Сайко, — откуда-то сбоку раздался приятный тенор, ровный, как лист бумаги, и я посмотрел в направлении голоса.
Тот самый Айши Аято с внешностью модели и равнодушным голосом электронного переводчика. Он стоял чуть поодаль, не забыв уважительно нам поклониться, и весь его вид выражал готовность помочь.
— Нет, — резко обрубила Мегами. — Только не ты, Айши.
Я с удивлением уставился на неё. Покрасневшее лицо, сжатые челюсти и скрещенные на груди руки — крошка Мегами явно была не на шутку разозлена. Но почему? Аято предложил помощь: я бы в такой ситуации только обрадовался, вручил бы ему табличку, и дело с концом.
— Почему же? — Каменага, разделявшая моё недоумение, подняла брови. — Время идёт, скоро начнёт играть национальный гимн, а первоклассники пока не знают, куда им встать. Лично я считаю, что нужно побыстрее уладить это дело, поэтому…
Она перебрала таблички в своих руках и выбрала одну, на которой значилось «2-1».
— Возьми, Айши-кун, — любезно вымолвила она. — Будешь держать табличку для своего класса.
Аято улыбнулся, ещё раз поклонился, бросил традиционное вежливое «Рад помочь», взял табличку и отошёл. Встав на одну из беговых дорожек, он поднял руку вверх, но и без этого ручеёк его одноклассников потянулся за ним, как крысы за флейтистом из одной европейской сказки. Он улыбнулся подошедшему к нему парню и что-то сказал, и я неожиданно почувствовал непонятное тепло в груди. Мне захотелось улыбнуться в ответ и подойти поближе, чтобы услышать, что именно он говорил.
— Куроко, я попросила бы тебя больше так не делать, — строгий голос Мегами мигом вывел меня из прострации. — Это роняет мой авторитет в коллективе.
— Да какая разница, — одна из участниц совета — коренастая девочка с повязкой на глазу — уперла кулаки в бока. — Это мелочь.
— Это не мелочь, — помотала головой Мегами. — Я не просто так не позволила ему держать табличку.
— Ты серьёзно? — хмыкнула одноглазая. — Давай ещё это обсудим на митинге! Какая важность: кто держит табличку! Этот парень — Айши — так вот, он в моём классе учится, всегда помогает и считается лучшим по всей школе. Не понимаю, почему бы не отдать эту картонку на палке ему. Да и вообще…
— Дамы, дамы! — я замахал руками, решив вмешаться и плеснуть воды на раскалённые уголья. — Скоро заиграет ваш прекрасный гимн, так что давайте уже расходиться: мне ещё нужно сфотографировать миллиард первоклассников.
Девочки смерили меня немного удивлёнными взглядами. Скорее всего, эти взоры означали: «Надо же, паршивый иностранец хоть раз в жизни выдал что-то рациональное!». Куроко раздала остальные таблички, и девочки разошлись по разным концам стадиона, а я остался посередине и начал вертеться вокруг своей оси, подыскивая самые удачные ракурсы.
Строй потихоньку формировался: дисциплинированные японцы покорно вставали в шеренги. Айши Аято первым организовал свой класс, и теперь стоял, задумчиво глядя вдаль. Я, не удержавшись, поднёс камеру к глазам и начал потихоньку приближать его лицо. А что? Фотограф — это тоже художник, значит, и у меня должно иметься чувство прекрасного. А под последнее понятие этот Аполлон вполне подходил.
Делая одно фото за другим, я поймал себя на том, что улыбаюсь, и тут же посерьёзнел. Резко отвернувшись в другую сторону, я начал запечатлевать первоклассников, пытаясь забыть о том чувстве эйфории, которое затопило меня при приближении лица Аято.
Мне он интересен только как модель, как объект для съёмок. Неудивительно: он красивый, у него есть стать и фактура, а также индивидуальность. И всё: ничего больше меня в нём не привлекало и привлекать не должно.
Изо всех сил стараясь думать о полуиллюзорных прелестях Стеф Квон, я делал фото новичков, а из динамиков звучал национальный гимн, ещё больше подчёркивая торжественность действа.
========== Глава 3. Традиции и наука. ==========
После торжественной линейки учителя повели нас по классам, как пастухи овец, и мы встали позади парт — там, где располагались шкафчики для учебников.
Мы не имели права сами выбрать себе место — это была прерогатива учителей. Именно они решали, кто за какую парту сядет, чтобы одновременно и избежать болтовни, и помочь плохим ученикам подтянуться, и иметь отличников под рукой — на случай открытого урока. Классные руководители к процессу рассаживания подходили очень серьёзно: я один раз собственными глазами видел, как они расчерчивали подобные схемы на тетрадных листах.
Каждый семестр нас пересаживали, и это было не так плохо: в некоторых школах учеников вообще перетасовывали, ежегодно переводя из класса в класс, чтобы коллектив постоянно менялся. К счастью, в Академи такой традиции не имелось: на каждой параллели у нас было всего по два класса, поэтому смысл в этом отпадал.
Так что третий год обучения я встретил в том же коллективе, что и второй, и первый. Со мной плечом к плечу стояли моя подруга Сайко Мегами и мой товарищ Будо Масута. Последний возглавлял клуб боевых искусств, занимался на татами чуть ли с пелёнок, побеждал во всевозможных юниорских чемпионатах и считал, что каждый должен хотя бы раз посетить его кружок ради пробного занятия. Он был не особо высок, но мускулист, с открытым и дружелюбным лицом и ясными блестящими глазами. В средней школе Масута здорово помог мне, и с тех пор мы были друзьями.
С остальными учениками моего родного класса «3-2» я общался не столь активно, но порой нам приходилось встречаться и вне уроков: среди нас имелось много президентов клубов. Художественный, театральный, спортивный, боевых искусств, кулинарный, литературный, компьютерный, научный, мистический — главы всех этих кружков учились вместе со мной. Порой это было удобно — мы могли общаться на переменах при подготовке к фестивалям, например.
Классная руководительница встала у трибуны, и мы синхронно поклонились ей. Разговоры смолкли: настало время серьёзной работы.
Мацуока-сенсей прочистила горло и начала называть наши фамилии по очереди. Тот, кого назвали, подходил к ней, и она указывала ему на то место, на котором он должен был сидеть ближайший семестр. Затем ученик преспокойно приземлялся за ту парту, куда указала учительница, и начинал готовиться к уроку. Никому и в голову не приходило спорить или сетовать на то, что подругу или друга отсадили достаточно далеко: здесь это было не принято.
Мне досталось место за предпоследней партой в крайнем у окна ряду — довольно неплохо, учитывая то, что проблем со зрением у меня не имелось. Передо мной сидела глава кулинарного клуба с весьма подходящей фамилией «Амаи», позади занял место бесцветный парень, которого звали Ямада Таро, а через проход оказалась Роншаку Мусуме. Она улыбнулась мне и прошептала: «Поможешь, если что?». Я развёл руками и кивнул, ответив: «Только если ты тоже, бейби». Она захихикала.
На самом деле, я учился неплохо, но никак не мог достичь идеальной оценки «АА»: я не понимал, за что её вообще ставили. Для «АА» работа должна быть безупречной: ни малейшей помарки, ни пятнышка; идеальная каллиграфия и чёткий почерк. Видимо, иностранцы в силу каких-то неясных обстоятельств не могли в принципе добраться до совершенства: как бы я ни старался, такой оценки я ни разу не получал.
Зато на уроках английского я блистал — хоть какое-то утешение.