Антон все это время слушал, не перебивая, старика, понимая, что он уйдет, и дядя Егор, оставшись в привычном одиночестве, снова поневоле погрузится в молчаливые воспоминания о прошлом. Но сейчас он воспользовался короткой паузой и спросил:
– Дядя Егор, а что ты знаешь о Проливе смерти?
– Да все, – старик вдруг сразу успокоился, весь обратившись в слух и внимание. – А что ты хочешь узнать о нем?
– Прошел ли через него благополучно хотя бы один корабль в сезон осенних штормов?
– Нет, – уверенно, даже не задумываясь, заявил дядя Егор. – Ни один и никогда. За всю мою жизнь – а прожил я, мальчишка, по меньшей мере втрое против твоего, – я не слышал ни от кого про такое. Все они шли на дно. Сами ли, или утаскивало их невесть какой неведомой силой, уж и не знаю. И никто не ведает. Просто корабль вдруг теряет плавучесть, и все тут. Даже обломков кораблекрушения потом не находят. Одно скажу – это за пределами человеческого понимания.
– А ты сам пробовал?
– Еще бы, – ответил старик, но в его голосе уже не было прежних хвастливых ноток, в нем сквозило неподдельное уважение к тому гиблому для кораблей месту, которое все на побережье называли Проливом смерти, даже не вспоминая об официальном, помеченном на картах, названии. – Остался жив чудом. Один из всей команды. И то потому только, что, когда началось непонятное, и корабль наш вдруг начал трещать по всем швам, будто его кто-то разрывал на части, и все, словно обезумев, стали метаться по палубе, я заранее привязал себя концом к мачте намертво, да анкерок с водой и несколько сухарей припас. Так с неделю и носило меня по морю, пока он, этот чертов пролив, мной не наигрался и не выбросил на берег, миль за двести от места крушения. Я уже и сам был, что та мачта, обтянутый кожей скелет, без ума и без памяти. Но выжил. Правда, с тех пор и начал слепнуть – то ли головой ударился, то ли морская соль глаза разъела. И, как я теперь понимаю, это была еще малая плата, которую взял с меня Пролив смерти за подаренную мне жизнь. Потом, когда оклемался, я еще порядком походил в моря, только в пролив этот зарекся ходить, сколько бы денег мне не сулили…
Дядя Егор в дни своей молодости считался самым отчаянным и удачливым моряком на всем побережье. О нем рассказывали множество захватывающих дух историй, которые и сейчас еще были живы, но порядком поросли мхом и перешли в разряд так называемых морских баек. Их охотно слушают, но в них мало кто верит. Но Антон не сомневался, что старик не врет. Одно время, с четверть века тому назад, он даже ходил юнгой на корабле, где дядя Егор был капитаном, и не понаслышке знал о его мужестве и человеческой порядочности. Тогда он был убежден, что старый капитан самый неустрашимый человек из всех, кто с сотворения мира когда-либо бороздил моря. С тех пор он вырос и многое переосмыслил. Но по-прежнему считал дядю Егора своим крестным отцом, породнившим его с морем.
– После этого я зарекся проходить Проливом смерти, – повторил старый моряк. Он сжал свой невесомый сухонький кулачок и погрозил кому-то неведомому. – Будь он проклят! Сколько морских душ загубил… Нет, лучше обойти его стороной, потерять время и деньги, но дойти до порта назначения.