Мытарства эвакуации научили его бороться за жизнь, заботиться о собственном пропитании. Им владел уже не столько голод, сколько страх перед ним. Сорокин в часы самоподготовки ходил на кухню выдуривать у дежурных что-нибудь съедобное, или, как мы говорили, «охмыряться». Кстати, это подлое словечко так прочно вошло в наш курсантский лексикон, что избежать его сейчас я не вижу никакой возможности. Идти откровенно этим путем Витька стеснялся. То дровишки подколет, то поможет продукты разгрузить. Глядишь, вечером дежурные подкинут лишний бачок каши. Надо отдать должное, заработанное он тащил к столу и честно делился с товарищами.
И несмотря на все, мы постоянно испытывали голод. Четырнадцать часов напряжения сжигали без остатка все эти белки, жиры и углеводы. Мы потихоньку носили с конюшни макуху — то ли конопляный, то ли хлопковый жмых, били на кусочки и держали в карманах вместо шоколада.
Если тактические занятия проводились в поле (а мы почему-то часто попадали на поля, где перед этим убрали редьку), то глаза наши все время шарили по земле в надежде, что хоть один драгоценный корнеплод ускользнул при уборке от внимания колхозников. Чаще всего так оно и было. В этой бескровной охоте я достиг успехов.
Когда редька оказывалась поблизости или, что еще лучше, прямо под ногами, я незаметно переворачивал карабин прикладом вверх, штыком выколупывал из земли трофей, а затем уже накалывал его на острие. Самое главное тут было опередить возможных конкурентов. После этого я вытирал редьку полой шинели, и она была готова к употреблению.
Сейчас приходится удивляться не столько количеству съедавшейся курсантами пищи, сколько вместимости наших животов. Абубакиров даже предположил однажды, что у нас, как у коровы, не по одному, а по четыре желудка.
И вот в такое-то напряженное время в роте появился нахлебник — несчастный бездомный пес. Добавки перепадали нам далеко не каждый день, а объедков в столовой практически не оставалось. Мытье посуды после обеда было делом чисто формальным, потому что со столов миски собирали уже достаточно чистыми и даже сухими. Тогда Левка Белоусов бросил клич: с каждого по пол-ложки второго!
Одно дело сказать, а другое сделать. Все это было связано с немалыми трудностями. Приходилось ежедневно тайком проносить в столовую большую жестянку из-под консервов, прятать ее под столом на коленях, постепенно передавая по кругу.
А пес был умница! Он быстро научился ориентироваться в обстановке и отлично знал, когда следует выходить, а когда лучше отсидеться в укрытии. И все же полностью избежать неприятностей он не мог. Потому что если на сотню человек сыщется хоть один-единственный гад, то и он может наделать неприятностей.
Помощник командира третьего взвода младший сержант Красников не любил собак. Однажды, проходя мимо пса, он пнул его носком ботинка в самое больное место. Не ожидая нападения, пес доверчиво сидел возле ступенек. Мы услышали, как отчаянно он взвизгнул, и выскочили, когда наш приемыш вертелся волчком от боли. Потом пес скрылся под крыльцом и еще долго жалобно скулил.
Мы почти с кулаками набросились на младшего сержанта. И неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы не Сашка. Он с трудом успокоил ребят и, повернувшись к Красникову, довольно решительно сказал:
— Запомни — будешь кидаться на скотину, посадим на цепь.
Однажды Сашка сказал мне:
— Послушай, Женька, перестань лизаться с собакой. Старший лейтенант, однако, прав — глисты будут. Лучше бы имя ей придумал. Человек без имени и тот вне закона…
И тут началось. Посыпались самые неожиданные предложения.
— Может, Джу-ульбарс? — неуверенно спросил Брильянт.
— Дура! — разозлился Витька. — Это же тебе не пограничная собака.
— Надо что-нибудь такое, — и Соломоник сложил пальцы щепоткой, — военное. Может быть, Боек, а? Звучит!
— Слишком воинственно и не смешно, — запротестовал Лева.
— О, придумал. Нагель! — сказал Сорокин. — Тоже по матчасти…
— Да что он у нас, однако, немец, что ли? — возмутился помкомвзвода.
За спорами мы не заметили, как в красный уголок вошел наш лейтенант.
— Я уже слышал, чем занимается взвод. По-моему, у вас нет ни юмора, ни фантазии. Назовите пса Антабкой, — сказал Абубакиров. Он явно имел в виду устройство для крепления ремня на винтовке…
Вмешательство командира взвода в неожиданный спор обрадовало нас, поскольку это делало его невольным соучастником нашего заговора. Во всяком случае, мы могли быть уверены, что он не станет чинить препятствий и собаку мы сохраним.
Меньше всего мы ожидали от Мартынова, что он смирится с существованием какого-то приблудного пса в расположении роты. Но, к нашему удивлению, старший лейтенант Антабку просто не замечал, либо делал вид, что не замечает. Примерно так же относился к собаке и командир батальона. Старшина Пронженко ухмылялся, глядя на наши новые заботы.
— Мало вам вошей, — беззлобно покрикивал он. — Вы мэни ще и блох принэсэте.
Единственным человеком, сам вид которого уже приводил нас в трепет, был начальник училища подполковник Лисский, хотя за все это время ничего плохого от него мы не видели. Просто слишком велика была дистанция между нами и слишком неприступным был его вид. Подполковник мог в окружении небольшой свиты появиться в казарме и, заметив пыльное глухое окно, молча начертать на стекле пальцем: «Дежурному — трое суток ареста». И больше ни слова.
Когда рано утром на территории слышался срывающийся голос дежурного командира, во всю мощь своих легких подававшего команду: «Училище, смирно!», по коже у нас ползли мурашки и мы замирали на месте. Так в детстве мы застывали в самых неожиданных позах, когда периодически возникало поветрие совершенно дурацкой игры «Замри!».
Начальник училища не допускал никакого панибратства между старшими и младшими по должности, со всеми был подчеркнуто официален, сух и по-деловому краток. Он придерживался известного принципа — командир должен быть строгим, требовательным и справедливым. Говорили, что он потомственный ленинградец. Мы знали о болезненной чистоплотности подполковника и не без основания полагали, что, если однажды его путь пересечется с путем приблудного пса, для Антабки это будет конец.
В тот день мы поотделенно отрабатывали ружейные приемы невдалеке от казармы. Дневальный по роте Юрка Васильев с ведром и шваброй убирал на крыльце. Антабка, выбравшись из своего логова, лежал в тени под стенкой, отгоняя хвостом мух. Не заметить его было невозможно. И вот тут-то из-за угла соседнего строения появился сам подполковник в сопровождении полкового комиссара Чурсина и начальника учебной части майора Рейзера.
Выслушав до конца доклад Абубакирова, подполковник закурил и направился к казарме. Юрку Васильева с крыльца словно волной смыло. Не дойдя шагов десять до вкопанной в землю бочки с двумя скамейками по сторонам, Лисский остановился, молча уставившись на ничего не подозревавшего пса. Губы его сложились в насмешливую улыбочку, не сулившую ничего доброго. Он повернулся и, ни слова не говоря, посмотрел на нашего лейтенанта. Абубакиров слегка покраснел, но в остальном оставался таким же невозмутимым и спокойным. Мы замерли, ожидая страшной развязки.
И вдруг Юрка Васильев, прислонив к стене швабру, сделал три шага вперед и громко прокричал:
— Товарищ подполковник, разрешите обратиться?
Начальник училища посмотрел на Юрку чуть удивленно, как-то странно крутнул головой и сказал:
— Обращайтесь.
Юрка строевым шагом приблизился к подполковнику и остановился от него чуточку ближе, чем полагалось по уставу:
— Это личный вопрос, товарищ подполковник. Если разрешите, я хотел бы один на один.
Мы не верили своим ушам. Даже Абубакиров, как я заметил, растерялся. Подполковник, казалось, заколебался на какое-то мгновение, но тут же, метнув короткий взгляд на комиссара, согласился;
— Ну что же, отойдем в сторонку. Думаю, товарищи нас не осудят.
О состоявшемся разговоре мы узнали позднее от самого Юрки. Но тогда все были поражены тем, как они разговаривают, хотя, разумеется, не могли расслышать ни одного слова. Мы видели, что подполковник сначала нахмурился, а потом рассмеялся и положил руку Юрке на плечо. Немного погодя он взял нашего товарища под руку, и они стали не спеша расхаживать, как два закадычных приятеля. Со стороны могло показаться, будто подполковник держит его на поводке, на самом же деле мы прекрасно видели, что Юрка все дальше и дальше уводит начальника училища от казармы.