Наташа раскинула руки, как распятый Иисус, и обдала девушек кислым запахом пота и спиртовой отрыжкой. Изи вжалась в стену. Нюкта подняла стакан, словно для тоста.
– За хозяйку, – уважительно произнесла она и незаметно отставила стакан на подоконник за цветочный горшок.
Наташа поплыла ртом и опрокинула в себя еще одну порцию пойла. Теперь она выглядела гораздо старше Изи. Словно годилась ей в мамы. Нюкта подумала, что лучше не иметь матери вовсе, чем такую. Наташа в подтверждение загадочно заулыбалась Изи. Достала пиалушку с неотмываемой чайной ржавчиной и трещиной, похожей на шрам. Плеснула алкоголя на донышко.
– А пусть малая с нами выпьет.
– Ей рано еще! – отрезала Нюкта и тормознула взглядом неожиданно заинтересовавшуюся сестру, мол, не смей.
– А так и не скажешь, ну ладно, сорян. – Наташа откинулась на спинку стула, расфокусированным движением сгребла пиалушку, высосала и тут же нетвердой рукой разлила остатки. – Ой, девчонки, вы же голодные, наверное!
Подскочила, ударилась об угол стола и даже не заметила. Широко пьяно распахнула холодильник. Тем временем Нюкта взяла свой стакан и вылила содержимое в горшок с кактусом.
– Я же холодец варила на неделе, даже Костик сказал, что… – Наташа выпрямилась с круглым контейнером в руках и уставилась в одну точку.
На миг ей показалось, что на кухне она одна. Разве что вокруг стола, почему-то не на газовой плите, огромные кастрюли с выглядывающими оттуда свиными головами. Бледные пятаки, уши в жесткой щетине. Моргнула несколько раз, головы моргнули тоже. Привидится же такое!
Наташа сцарапала крышку контейнера, по привычке понюхала содержимое. Свиньи тоже шевельнули пятаками, но Наташа не обратила на них внимания. Запустила в контейнер пятерню и, подцепив скользкий кусочек, закинула в рот. Волокна мяса окутали язык, и Наташа подавилась. Свиньи хрюкнули. От их алюминиевых одежд шли видимые вибрации.
– Тебе надо поспать, – сказала свинья, та, что побольше.
Наташа зажмурилась. На этот раз опьянение пришло слишком быстро. Это все чертов Подрез, держит ее на коротком поводке, а у нее потом крышу сносит. Чьи-то руки подхватили Наташу и поволокли прочь от холодильника, прочь из кухни на родной диван с малинового цвета покрывалом. Наташа растопырила пальцы и представила, что перед ней не вельвет обивки, а огородные грядки, где она в детстве давила колорадских жуков и гадала, как эти противные пузатики проделали такой долгий путь из штата Колорадо. Чей-то кулак взбил подушку, потом ее укрыли одеялом до самого носа. Наташа разлепила один глаз (второй терся о наволочку) и следила за гостьями. Никакие они не свиньи. Уселись в креслах вполне как люди. Шепчутся. Убаюкивают. Наташа уже не понимает, наяву она или погружается в сновидение.
Вдруг замаячили, зарябили горизонтальные полосы. Наташа лезла по ним, перепрыгивала через ступени, но они все не кончались. Чуть замедлилась, и в нос сразу ударил запах аммиака. Эти с виду приличные люди ссут по углам подъездов, как животные. Наташа надевает плотные резиновые перчатки цвета загара, спасибо за них электрику из жилищной компании. Руки в них, будто от манекена, отдельно от тела начинают уборку: протирают шершавые перила, пудрят хлоркой потемневшие углы, разоряют паучьи кланы, стирают с подоконника жирное «Наташа сука» и рядом «Марина шлюха», зачем это все, не проще написать было один раз «все бабы суки»?
Наташе все время кажется, что за ней следят. Иногда она замирает и прислушивается к ворчанию квартир, косится на моргающие глазки. Но за железными, деревянными реечными дверьми все, кажется, заняты собой. Оглядывается на окно, распахнутое, прокуренное. Там медленно всплывает женщина. Сшибает банку с вонючими бычками: удар, всхлип стекла, осколки и пепел на лестничной плитке. Черные волосы страшной незнакомки едва заметно шевелятся, будто под водой, а глаза полыхают. Наташа пугается и бежит вверх по узким высоким пролетам, чувствуя спиной два горячих луча. Этот рывок ее выматывает. А так хочется пить, и в животе урчит. Когда она ела в последний раз? Наташа, задыхаясь, останавливается напротив одной из квартир. Дверь того же цвета, что и диэлектрические перчатки. Кажется, стоит ее коснуться ладонями, как окажешься внутри, пройдешь сквозь бежевую обивку. А оттуда, как назло, пахнет чем-то вкусным: жареным луком, наваристым бульоном, жиром и сдобой. Постучаться бы, вдруг откроют и покормят. Но за дверью начинается перестрелка. Наташа в недоумении смотрит на дверь, Наташа делает шаг назад, потом понимает, что палят в телевизоре. Тем временем бежевое сливается со стеной, покрывается купоросно-синими мурашками масляной краски. Это все проделки той темноволосой, она – ведьма. Наташа снова глядит в окно, но теперь оно крошечное и овальное, как иллюминатор. Снаружи ватные облака…