Омега рассчитывал, что сможет хотя бы частично разобраться с магией к зиме, пока жизнь в лесу не станет затруднительной, но теперь он понимал, что всерьез переоценил свои возможности.
— Я же умный, — прошептал он, закрыв глаза. — Я был умным, я схватывал все на лету… Так почему же сейчас я не могу ничего?
Ханнесу не хотелось признавать тот факт, что брат и отец, которые сейчас благополучно горели в аду, за три года успели выбить из него все мозги.
— Ну неужели это так сложно?..
Вдруг что-то начало щекотать юноше ладони.
Разжав их, он в ужасе шарахнулся назад, выронив шишку — и та, упав, тут же встала и побежала прочь, смешно покачиваясь на тоненьких ножках.
— Что за…
И тут Ханнес увидел, что вокруг него метров на десять минимум земля покрыта цветами, которых еще несколько минут назад и в помине не было.
— Ндааа… — юноша потянулся, выпрямляя затекшую спину. — И почему я вечно колдую совсем не то, что хочу?
Магия — магией, но бытовые заботы никто не отменял.
Поэтому Ханнес, подобрав толстую ровную палку, стал затачивать ее конец ножом — он хотел сделать гарпун и наловить рыбы на обед.
Стружка летела во все стороны, и, немного успокоившись после учебных фиаско, он переключился на мысли о еде — пока не услышал странное шуршание и тихий рык…
По спине невольно побежал холодный пот.
Вцепившись в гарпун так сильно, что побелели пальцы, Ханнес начал судорожно оглядываться по сторонам — но никого не увидел.
Показалось?
Рычание повторилось, и Ханнес обмер от страха.
Оно было совсем близко.
Рядом с ним.
Под ним.
Ханнес даже не успел ничего понять, как очутился на земле, потому что бревно, на котором он сидел, поднялось.
У него были короткие кривые ноги, будто сплетенные из множества веток, и такие же, только очень длинные, будто у обезьяны, руки.
На верхнем конце ствола торчали во все стороны более пышные и зеленые ветви, напоминающие своего рода волосы, а еще у него было лицо, будто вылепленное ребенком — длинная расщелина рта, бугристый выступ носа и две черные вмятинки вместо глаз.
Несколько секунд это создание просто стояло неподвижно, глядя на Ханнеса, пока Ханнес глядел на него, больше всего на свете желая проснуться.
А потом бревно снова заревело, будто медведь, но в звуках, которое оно издавало, не было слышно агрессии.
— О, Всевышний… — еле встав на подгибающихся ногах, омега подошел к своему нечаянному творению. — Это… это я? Неужели это я?
Значит, он может не только забирать жизнь, но и давать! И причем, давать чему-то посерьезнее, чем обычная шишка…
Ханнес даже не знал, стоит ли радоваться таким новостям или нет.
Дерево заурчало, будто довольная кошка, когда он приблизился, и положило руку ему на плечо.
Ветви больно царапнули щеку, но парень даже этого не заметил.
— Ты… ты знаешь меня?
Его ноги оторвались от земли, и воздух был насильно выжат из легких — бревно полезло обниматься.
— Пусти, пусти! Убьешь же!
Оно улыбалось.
Это схематичное лицо улыбалось так, что даже стало неловко.
— Я… — Ханнес хрипло откашлялся. — Меня зовут Ханнес, и я, кажется, случайно тебя создал… — он нервно засмеялся. — Не знаю, понимаешь ли ты меня вообще…
Зеленые ветки закачались назад и вперед — кажется, оно кивало.
— О, мой бог…
Ханнесу стало немного дурно.
— Кто я теперь — отец?.. Наверное, я должен… должен дать тебе имя, да…
Одинокий лист спланировал с бревна прямо на макушку Ханнеса, и он, машинально взяв его, призадумался.
— Знаю, знаю! — он помахал этим листком. — Тебя будут звать Дубком. Тебе нравится?
Дубок закивал так энергично, что с него даже свалилась парочка желудей.
- Я… я рад познакомиться с тобой, Дубок, хотя наша встреча была несколько неожиданной, хе-хе… Пойдем со мной?
Кажется, у Ханнеса появилась компания, пусть и весьма странная.
Сам того не желая, он создал себе друга.
И теперь его отшельническая жизнь обещала быть не такой одинокой…
========== Часть 6. Справедливость и добро ==========
Абрахам не мог поверить глазам своим.
После того, как они вместе со членами следственной группы кое-как разорвали вьюнки, что опутали входную дверь не хуже, чем паутина, и вошли в дом, в нос сразу ударил смрад гниющего тела, смешанный с ароматом роз…
Контраст оказался просто убойный — во всех смыслах.
Труп неизвестного мужчины, лежавший у порога, был одет в приличную дорогую одежду, насколько можно было разглядеть из-за цветов, разросшихся по всему его телу, будто диковинный паразит, и уж точно не напоминал представителя семейства “этих Раммелей”, как их называли соседи…
Отец и старший сын — алкоголики и дебоширы, с которыми в деревне предпочитали не иметь никаких дел, младший же член семьи — омега, который когда-то был одним из лучших учеников местной школы, но пошел по кривой дорожке, как и вся его родня, и начал зарабатывать на жизнь торговлей собственным телом. Если отбросить всю словесную шелуху, то картина вырисовывалась примерно такая.
Заполнение протокола давалось мужчине с трудом.
Он поспешил уйти подальше от мертвого тела, на второй этаж.
Обстановочка вокруг ему не нравилась — слишком грязно, слишком пыльно, слишком неуютно. Похоже, хозяева этого дома особо не заботились о быте…
А вот и они!
Зрелище было покруче того, что им пришлось увидеть в коридоре, но…
Разложение еще не успело затронуть внешний облик этих людей настолько, чтобы не было возможно понять — один из них был уже пожилым человеком, а второй — в среднем возрасте, но молодого омеги, вероятно, занимавшегося проституцией, не было и в помине. Ни живого, ни мертвого.
Нигде.
Абрахам специально велел обыскать дом в поисках других жертв, но, кроме этих троих, полицейские не нашли больше никого.
Раздутые синюшные тела, вокруг которых летали мухи, по обыкновению, не вызвали у альфы никаких добрых чувств, но ему нужно было держаться.
Отец часто говорил ему, что он нежен, прямо как омега, и Абрахам не мог с этим поспорить.
И кто только раскидал по всей комнате сухую фасоль, и зачем?
Эти двое, судя по рассказам о них соседей, отнюдь не были примерами для подражания — но все равно, разве они заслужили такую жестокую смерть?
Тряхнув головой, чтобы отогнать неуместные мысли, Абрахам снял очки и потер переносицу.
“Заслужил — не заслужил” — это слишком субъективная материя, а он должен быть беспристрастным.
И все равно, при виде мужчины, которого в двух местах проткнули насквозь деревянные колья, выросшие прямо из пола, ему становилось не по себе.
Пока трупами занимались другие, Абрахам оглянулся вокруг — и только сейчас заметил, что комната, в которой произошло убийство, отличалась от других.
Весь остальной дом был бедно обставлен — здесь же не было вообще ничего. Только грязный матрас и ворох газет на полу.
Подойдя ближе к этой “постели”, Абрахам увидел на стене ближе к полу тоненькие полоски отодранных обоев — будто бы следы ногтей.
А сам матрас был щедро покрыт бурыми пятнами, причем, судя по их виду, остались они уже довольно давно…
— Что вы делаете, мистер Раиб?
Но молодой следователь уже никого не слушал, изо всех сил внюхиваясь в убогое ложе, и…
К щекам невольно прилила кровь, и рот наполнился слюной, вопреки неуместности ситуации, и Абрахам поспешил отойти подальше от матраца, который пах — хоть и слабо, но пах — естественной смазкой.