Выбрать главу

Гвендис стала выбирать ткани. Она не только хотела дать Дайку время осмотреться, но и на самом деле собиралась купить материи.

Вдруг один из купцов, мельком бросивший взгляд на Дайка, разинул рот. Другие сгрудились, наперебой обращаясь к нему на своем тяжелом и звучном языке.

Дайк окаменел. Ему чудилось, он вдруг вообще позабыл человеческую речь. Переводя беспомощный взгляд с одного купца на другого, он видел лишь их шевелящиеся губы, выпускающие облачка пара в холодный осенний воздух.

– Он не понимает по-вашему, – вмешалась Гвендис, обращаясь к торговцам.

– Как же не понимает, когда он сам наш княжич Гойдемир?! – на наречии вардов ответил старший купец. – Что ты, княжич, молчишь? А у нас для тебя добрые вести! Можешь ехать домой. Тебя уж год как простили!

– За что?.. – почти шепотом спросил Дайк.

– Как за что? – широко развел руками купец. – Вот тебе и раз!

Дайк потряс головой:

– Я не Гойдемир… Я не знаю, кто я.

– Он ничего не помнит после болезни, – вставила Гвендис, взяв Дайка за локоть.

Ошеломленный бородач замолк. Внушительные, с обветренными с дороги щеками купцы начали сочувственно разглядывать Дайка. Он опустил голову и ссутулился, точно осужденный, который стыдится людских глаз.

Старший обернулся к Гвендис. На его широком добродушном лице читалось раскаяние.

– Беда! Может, и ошиблись. Посмотришь – будто бы он… А будто и не он!

– Ведь с тех пор шесть лет минуло, – подсказал ему товарищ. – За такие сроки меняется человек. Как его узнаешь, когда он сам себя не узнаёт?

– Мать бы узнала. Любимый сын был у княгини, – добавил третий.

Дайк снова поднял голову и обводил даргородцев беспокойным взглядом.

– Пойдем, Гвендис, – вдруг нетерпеливо попросил он.

– Сейчас, идем, – подтвердила она и быстро попрощалась с купцами.

Те в своих меховых полушубках все переглядывались и ахали по-своему им вслед, сочувственно и как-то хлопотливо взмахивая руками и мотая бородами.

Гвендис привела Дайка домой: он шел, как во сне, и чуть не прошел мимо калитки.

Это было похоже не на разгадку, а скорее на новую загадку в судьбе Дайка.

– Если он Гойдемир, почему он тогда знает наш язык, но не помнит своего родного? – спросил сьер Денел.

Гвендис на правах лекаря о многом расспрашивала Дайка. Он рассказывал ей, что, отлеживаясь в хижине спасшего его рыбака, сперва вовсе не говорил ни слова. Понемногу Дайк начал повторять за хозяйкой, которая ухаживала за ним. Долгое время и сама Гвендис замечала, что Дайку трудно выражать свои мысли. Девушка-лекарь ответила Денелу то, что казалось ей самым возможным:

– Если Дайк до болезни знал язык вардов, после болезни он скоро заговорил на нем, просто потому что все время слышал его вокруг.

Дайк не вмешивался в разговор, с нахмуренным лицом прислушиваясь к объяснениям.

Гвендис продолжала:

– Дайк может быстро научиться всему, что знал раньше, и стать таким, как был. Если он родом из Даргорода и вернется домой, он начнет вспоминать все, что делал в прошлом.

– Почему он тогда не сумел взять в руки меч? Ведь я пытался проверить, привычно ли для него оружие! – возразил сьер Денел. – Неужто княжич не держал в руках клинка!

Гвендис ответила:

– Дайк не сумел взять меч, как не смог сразу начать говорить в хижине у рыбака… – И добавила, высказывая заветную мысль, вычитанную из лекарских трактатов: – Но если бы Дайк испугался или рассердился, если бы он сам захотел тебя ударить, сьер Денел, его руки могли бы вспомнить, как это делается.

«Судьба этого парня все запутанней, – сдвинув брови, рассуждал рыцарь. – Может, он и в самом деле сын государя из далекого Даргорода. А вдруг купцы обознались? Кто не хотел бы, не имев ничего, получить разом все – дом, семью, власть и богатство? Что, если Дайк теперь осмелится „вспомнить“ то, чего на самом деле с ним никогда не было?..»

– Госпожа Гвендис. Я вижу, ты до сих не наняла никакой прислуги, сама ходишь на рынок. Боюсь, я должен просить тебя потерпеть еще немного. Я не хочу, чтобы через прислугу вышел наружу слух про даргородского княжича и вообще про все странности Дайка. Если тебе нужен домашний слуга, я пришлю тебе своего, он не станет болтать. Я уже говорил, что мы становимся соучастниками какой-то тайны.