Чтобы приблизить час встречи, я, как часто делал это и раньше, начал помогать работающим на корабле: ставил и убирал снасти, сучил канат.
— Вот и Кротон! — воскликнул кормчий.
Я бросился к перилам. За мысом открылась бухта, выстланная широкой светлой каймой песка и гальки. Белые домики, а за ними округлые холмы. Белоколонный храм теряется в пиниях, раскинувших свои зонтики.
Подняв вверх руки, я воскликнул:
— О божество, живущее в храме! Молю тебя — соедини меня с Формионой!
В гавани нам указали дом Стробила. Я едва не бежал. Валерий еле за мной поспевал. У ворот сидел прикованный цепью страж и спал, опустив голову. Услышав мои шаги, он вздрогнул и устремил на меня испуганный взгляд.
— Господин дома? — выдохнул я.
Раб помотал головой.
— А где он? Скажи, где?
Вместо ответа раб открыл рот. Я увидел под нёбом обрубок языка.
— Несчастный! — сказал подоспевший Валерий.
Я сначала не понял, к кому относится это слово: ко мне или к привратнику.
— Надо же было Формионе попасть к такому извергу! — продолжал Валерий. — За что наказан этот раб? Может быть, слишком много знал о том, что делается в доме.
На шум голосов из ворот вышел невысокий человек в домотканом грубом плаще. Голова его была кругла, как арбуз.
— Господина нет. Он выехал в своё сицилийское имение, — сказал сухо круглоголовый. — Чем могу служить?
— Формиона! — вырвалось у меня. — Есть ли в доме рабыня Формиона? Я хочу её выкупить.
Хитрый вилик, кажется, его звали Криспом, сразу же раскусил, в чём дело. Такие покупатели, как я, — настоящий клад! Они принимают любые условия.
— Тебе надо дождаться господина, — сказал вилик. — Он должен скоро вернуться.
В эти дни моим другом и союзником оказался Тимей[60]. Он помог мне сократить тревожные дни ожидания. Свиток Тимея я приобрёл в лавке, где продавалось всякое старьё. В Кротоне не было либрарии[61]. Тимей возвратил меня к тем временам, когда Рим ещё ничем не выделялся среди других итальянских городов, когда на море господствовали тирренские пираты, а весь юг Италии принадлежал грекам.
Тогда и Кротон находился в зените своей славы. У Тимея не было намерения объяснять причины упадка одних государств и возвышения других. Но его анекдоты о роскоши сибаритов, о массе рабов, удовлетворявших любую их прихоть, говорили сами за себя. Именно потому Сибарис был взят и разрушен Кротоном, что труд в этом славном городе стал уделом рабов. Сибариты разучились и лепёшку ко рту подносить. Рабы их одевали и мыли, как младенцев. Почему же гибельный пример Сибариса не берётся нами в расчёт? Мы победили изнеженных карфагенян и греков, так же как кротонцы одолели сибаритов. Но к чему привели победы? На пашнях, в мастерских, в покоях — рабы, всюду рабы. Рабство, как язва, разъедает государство. А мы мечтаем о новых завоеваниях, о новых победах. Предостерегающий голос Гракхов не был услышан[62]. И когда-нибудь новый Бренн воскликнет: «Горе победителям!»[63]
Возглас Валерия: «Приехал! Приехал!» — вернул меня к действительности. Что мне рабы Сибариса и Рима! Все мои мысли о ней, Формионе! Вернуть ей свободу и прожить счастливо годы, которые нам даруют боги. Сохранить на плечах голову, не делать подлостей, вырастить детей. Это только и остаётся маленькому человеку.
Стробил принял меня в таблинуме. Книжный шкаф был украшен бюстами Платона и Аристотеля и, хотя знакомство с Волумнием заставило меня относиться к поклонникам греческой философии с настороженностью, в глубине души я радовался, что Формиона попала не к какому-нибудь мужлану, а образованному человеку. В отличие от Волумния, Стробил был немногословен, и это тоже располагало к нему.
— Я всё знаю, — сказал Стробил, потирая пальцем переносицу. — Эта благородная и прекрасная девушка стоит больше, чем за неё дано. Но я готов получить деньги, уплаченные на торгах, если, конечно, ты ими располагаешь.
— Да-да, — поторопился заверить я собеседника, ещё не веря своему счастью.
Мне, однако, показалась странной готовность толстяка отказаться от рабыни, которую он так высоко ценит.
62
Братья Гракхи — народные трибуны (133 г. до н. э. и 123–122 гг. до н. э.), боролись против крупных землевладельцев, использовавших рабский труд, и ратовали за восстановление крестьянского землевладения.
63
Бренн — вождь галлов, захвативших в 390 г. до н. э. Рим. Ему приписываются слова: «Горе побеждённым!»