Вильмош одобрительно проворчал в адрес повара:
- Хорошо.
Миклош сказал:
- Много чеснока. Спасибо.
Маришка заявила:
- Выше всяких похвал. Вот оно, счастье.
Андор заявил:
- Очень вкусно. Да. Очень вкусно.
Ласло встал и поклонился повару, и тот с улыбкой вернулся в собственное кухонное королевство. Мате подал бобовые стручки и зеленые перцы с имбирем и лимонной цедрой, Юлишка разлила вино, и слуги также удалились на кухню.
- Я уж и забыл, что такое настоящая еда, - сказал Миклош.
Ласло улыбнулся.
- Я передал Амбрушу, что ты вернулся.
- О. Польщен.
Андор скривился, не отрываясь от тарелки. Ласло отправлял в рот маленькие кусочки, запивая каждый глоточком вина. Миклош заметил, что Вильмош наблюдает, как король ест, и улыбается, но решил не спрашивать, по какому именно поводу. Вместо этого поинтересовался:
- Когда свадьба?
- Через несколько месяцев, - сообщил король.
Маришка добавила:
- Отец подготовит все у нас дома. Он поэтому сейчас и отбывает.
Миклош кивнул.
- Лаци, ты предпочтешь не обсуждать за едой то, что у меня в комнате?
Ласло скользнул ножом по тарелке и проговорил:
- Да, я бы предпочел подождать. Спасибо, что спросил.
Андор хотел что-то сказать, но встретил взгляд Вильмоша и не стал.
Еще до появления салата все перешли к третьей пуговице - то есть, разумеется, все, кроме бедняжки Маришки. В салате овощи, фрукты и сыры переплетались в симфонию имени искусника Амбруша, и были залиты свежим уксусом из яблок "ружанемеш"[49], что растут в восточной долине у реки. Миклош сосредоточился на том, чтобы выжить до появления медовых пирожных.
Миклош шел, едва переставляя ноги, дабы привычно вздремнуть после ужина, к своим старым покоям, но на полпути сообразил, что они для этого уже не годятся. Остановился, а потом все равно зашагал туда же, ощутив желание еще раз взглянуть на странное дерево, что проросло в полу в его комнатах.
Отодвинув занавес, он обнаружил, что комната уже занята. Сбоку от дерева стояла Бригитта, внимательно разглядывая один из длинных узких листьев. Когда Миклош вошел, она повернула голову, кивнула ему и вновь принялась изучать растительность.
Миклош шагнул ближе к дереву, раздвинул переплетение ветвей и листьев и присмотрелся к паутине трещин, разбегавшейся по полу от ствола. Вновь отступил, оценил размеры дерева - до потолка осталось чуть больше ладони. До стен осталось несколько больше, но в общем, тоже не так далеко.
За его спиной Бригитта цыкнула.
- Что такое?
- Ты неправильно на него смотришь.
- Неправильно?
- Ты не видишь важного.
Склонив голову, он посмотрел на нее, наполовину в тени дерева, наполовину в лучах вечернего солнца, заглядывающего сквозь окно.
- Ну и что тут важное?
- Посмотри на листья. Видишь, они слегка вогнутые, как ладони? Рассмотри прожилки. Или, если хочешь увидеть его целиком, взгляни на свежую зелень или идеально симметричную форму.
Миклош так и поступил, проговорив затем:
- Все равно не понимаю.
- Оно прекрасно. Разве не видишь?
Глаза Миклоша округлились, однако он повернулся к дереву и вновь изучил его. Прекрасно? Это дерево, да, деревья по-своему прекрасны, и конечно, ему нравилось гулять в Блуждающем лесу и по этой причине в том числе. Но здесь оно попросту неуместно. Так он и сказал.
Бригитта грустно кивнула.
- Я так и думала, что ты увидишь так.
Он прислонился к стене, затем присел на корточки. И проговорил - потому что ему хотелось продолжать говорить с Бригиттой, ну и из других соображений тоже.
- А можешь научить меня видеть иначе?
- Вряд ли. У меня это чувство, а не сознательное решение.
- А что, если я решу, что ДОЛЖЕН чувствовать не так, как сейчас?
- Не знаю. Спроси у Бёлька.
- Может, так и сделаю.
Он смотрел, как она смотрит на дерево.
Когда Миклош встретил свою семнадцатую зиму, как и положено для принцев его возраста, создали его портрет. Он сравнил свой с тем, где изобразили Ласло. Ему бросилось в глаза, что у старшего брата плечи были квадратными, а у него округлыми. Его брат на портрете был сильным и цельным, а он - слабым и колеблющимся. Но у Бригитты плечи были даже круглее, чем у Андора, и для нее они подходили лучше некуда. Очертания плеч, шеи и скул казались более изящными, чем у статуи во дворе.