Ветхий завет и его мир

Этому противопоставляется идеальный человек (Пс. 15[14]):

Яхве, кто будет жить в твоем шатре,
кто поселится на твоей святой горе?
Поступающий непорочно, и творящий правду,
и говорящий истину в своем сердце.
Он не клевещет своим языком,
не делает своему ближнему зла
и не злословит своего ближнего.
Презрен в его глазах ничтожный,
но боящихся Яхве он уважает.
Он клянется во зло (себе) и не уклоняется.
Свое серебро он не дает в рост
и взятку против невинного не берет.
Делающий это не поколеблется во веки.

Само собой разумеется, что этот идеал в псалмах неразрывно связан с почитанием Яхве и претворением в жизнь его учения. Накопление земных богатств тщетно, так как никто не живет вечно и все накопленное остается другим. Только бог избавляет человека из потустороннего мира ( Пс. 45 [44]). Идеальный царь — тот, что должен обеспечить торжество справедливости и защиту социально слабых (см., например, Пс. 72 [71], 1—5 и 12—14),— также уповает на Яхве, который в свою очередь поддерживает царя своею милостью и обрушивается на его врагов.

II

Особое место среди Писаний занимают три взаимно дополняющие одна другую книги: скептическая — Екклесиаст, трагическая — Иов и наставительная, переполненная банальными поучениями — Притчи. Их объединяет общая тема: каков смысл человеческой жизни? Как человеку жить?

Книгу Екклесиаст (по-еврейски «Кохелет»; приблизительный перевод: «Проповедник») традиция приписывает царю Соломону, с которым отождествляют предполагаемого автора, указанного в заголовке (Еккл. 1:1: «Слова Проповедника, сына Давида, царя в Иерусалиме»). Однако в действительности книга Екклесиаст — позднее произведение; имя Соломона обеспечивало ей авторитет глубокой древности и авторства прославленного мудреца и всеведа. Об этом свидетельствуют, в частности, многочисленные вкрапления в текст из арамейского языка, получившего распространение в иудейской среде не раньше середины I тысячелетия до н. э. Имеется здесь заимствование и из персидского языка (пардес «парк»). Существенно важный хронологический ориентир содержат, по всей вероятности, стихи 9:14—15:

Город небольшой,
и людей в нем мало,
и пришел к нему
великий царь,
и окружил его,
и построил против него
большие укрепления,
И нашелся в нем человек
бедный, мудрый, и спас он
тот город своею мудростью,
И никто не вспоминает
этого бедного мужа.

Существует предположение, что поэт имеет в виду осаду Сиракуз римлянами в 214—212 гг. до н. э. «Великим царем» он называет (разумеется, со значительным преувеличением для пущего поэтического эффекта) римского консула Марка Клавдия Марцелла, руководившего осадой; мудрый бедняк — Архимед. Стих 10:16 («Увы, тебе, страна, ты, чей царь — отрок») может быть сопоставлен с восшествием на египетский престол пятилетнего ребенка Птолемея V Епифана (204—180 гг. до н. э.). Если бы эти сопоставления подтвердились, можно было бы датировать составление Екклесиаста самым концом III или началом II в. до н. э. Во всяком случае, его фрагменты, найденные в 4 Кумранской пещере, палеографически датируются временем около середины II в. до н. э.; следовательно, книга должна была войти в обиход до этой даты.

Одна из важнейших мыслей автора выражена в формуле (Еккл. .1:2):

Суета сует,— сказал Проповедник.
Суета сует, все — суета!

Вся жизнь на земле — это бессмысленная повторяемость, бесцельный круговорот одних и тех же явлений (Еккл. 1:4—11):

Поколение приходит и поколение уходит,
а земля навечно стоит.
И восходит солнце, и заходит солнце,
и к своему месту спешит;
восходит оно там.
Идет к югу
и поворачивает на север,
кружится, кружится ветер,
и на свои круги возвращается ветер.
Все реки текут в море,
а море не наполняется;
к месту, где реки текут,—
туда они возвращаются, чтобы течь.
Все слова утомительны;
не может никто говорить;
не насытится око смотрением,
и не наполнится ухо слушанием.
То, что было,—
это то, что будет,
и то, что сделано,—
это то, что будет делаться,
и нет ничего нового под солнцем.
Есть нечто, о чем говорят:
смотри на это, новое оно!
Уже было в вечностях,
которые были перед нами.
Нет памяти о первых,
да и о позднейших, которые будут,—
не будет о них памяти
у тех, кто будут после.