Произнесла ли Гюльсум это «и меня тоже» нарочно или же эти слова случайно сорвались с ее уст?
Так как в это время пожилая женщина начала постанывать, девочку вытащили из комнаты и отложили ее наказание до следующего утра.
Однако Гюльсум не видела смысла ждать до утра. Несколько часов она пребывала в глубоком раздумье, сидя в темноте на краешке своей постели на чердаке. Затем зажгла свечу и начала собираться.
У нее было много вещей. Поначалу она хотела взять все с собой. Но подумала, что полиция может задержать ее и обвинить в воровстве, и отказалась от этой идеи.
Она с полной уверенностью и в любое время могла доказать, что ей принадлежит лишь фотография, которую дала ей женщина незадолго до смерти. Да несколько вещей, дорогих ей как память, поэтому именно их она и завернула в сверток и взяла с собой. Она начала медленно-медленно спускаться по лестнице. Иногда доски под ее ногами поскрипывали, тогда она останавливалась и прислушивалась к звукам вокруг.
Внизу дверь в комнату няньки осталась открытой. Когда она разглядела в темноте его пустую кровать и потухший сломанный мангал, ее глаза против воли наполнились слезами.
Когда она открывала входную дверь, уже начало светать. После того как она прошла несколько минут по улице, она увидела, как навстречу ей шел фонарщик, и скрылась в узкой улочке, которая из-за тени высоких домов еще находилась в темноте.
Эпилог
Когда они подъехали к «Ташхану», шофер притормозил машину и спросил:
— Куда прикажете?
Глубокий, полный благородства голос приказал:
— На «Площадь Оперы»…
— ………
— Эх, ну какой же ты шофер? Не знаешь, где находится «Площадь Оперы»?
Шофер засмеялся и сказал:
— Я понял, господин.
Автомобиль быстро проехал рынок «Караоглан», затем выехал на дорогу «Бентдереси» и через несколько минут остановился на площади между двумя театрами «Табакхане».
В этот вечер между театрами шла жестокая конкуренция. Как только машина остановилась, показались разноцветные флажки, плакаты, украшенные фонариками фасады театров. В обоих театрах одновременно зазвучала музыка. В театре справа пели турецкую народную песню, а в театре слева танцевали фокстрот и играли барабаны, бубны, трубы, пытаясь заглушить друг друга, издавали невообразимый шум.
Кроме того, зазывалы с правой стороны кричали: «Король комедии (!) Ариф-бей… Комедии, национальные розыгрыши, «Соловей Одеона» Кадрийе-ханым…»
С левой стороны голосили: «Драмы, дуэты… Песни от восточной Греты Гарбо, знаменитой примадонны Мюджеллы Сузан-ханым…»
Незадолго до этого молодой человек, который приказал шоферу ехать сюда, взял Надидэ-ханым за руку и помог ей выйти из автомобиля.
— Тетушка, ну как вам наша «Площадь Оперы»? Разве она похожа на Шехзадебаши? — спросил он.
Шум вывел пожилую женщину из себя. Она закрыла руками уши.
— Я не могу этого слышать, — закричала она.
Сейчас Надидэ-ханым уже перевалило за семьдесят. Она стала еще худее и даже казалась ниже ростом. Женщина совсем поседела. Однако ее глаза все еще оставались по-детски ясными и невинными.
Через некоторое время на площади остановился другой автомобиль, битком набитый пассажирами: Феридун-бей, Наджие-ханым, двухлетняя дочка Наджие-ханым и Бюлент, красивый высокий юноша, которому уже исполнилось шестнадцать…
Это были все из тех, кто жил в особняке в Сарачханебаши. Дюрданэ умерла от болезни печени, Сенийе — от аппендицита, Шакир-бей — от сердечного приступа, а их дети разъехались кто куда.
Сейчас Феридун-бей работал бухгалтером в одной из компаний в Анкаре. Вот уже пять месяцев он с детьми жил в доме неподалеку от станции Джебеджи. Наджие-ханым говорила, как Ходжа Насреддин: «Все, что находится за колыбелью — чужбина!», и вывезти ее из Стамбула было все равно, что вытащить рыбу из воды. Но так как у Надидэ-ханым в Стамбуле никого не осталось, она не видела другого выхода и согласилась уехать на чужбину.
В Анкаре у них тоже нашлись родственники. Тот молодой человек, который привез Надидэ-ханым, был один из них. Этот парень, которого все называли просто «родственник», работал в банке и жил в гостинице.
Родственник иногда приходил к ним в гости в дом на Джебеджи и долгими бессмысленными речами утешал тоскующее сердце Надидэ-ханым.
Посетить этим вечером театр было его идеей. За день до этого он рассказывал за ужином:
— Ах, у нас здесь есть весьма неплохой театр. Завтра вечером я отвезу вас туда… Вы должны увидеть знаменитую восточную Грету Гарбо Мюджеллу Сузан-ханым…