В классах они рассказывают возвышенным тоном о Евклиде, о Копернике, о Платоновой республике, а сами, сопящие толстяки, изнывают от скуки, и их совершенно не волнуют ни Платон, ни Евклид, ни Чили, каменистая страна, по которой дуют солёные ветры с Тихого океана. Всё это вызвало в Рафаэле Кукеце отвращение, в том числе и к собственной судьбе пожизненной проверки тетрадей двоечников и скучному прозябанию в комнатах с затхлым воздухом, и он поспешил вниз, к грязному, обрамлённому каштанами шоссе далеко за пределами города, а так как шоссе пересекало железную дорогу, и грязь становилась всё тяжелее и гуще, он повернул на железную дорогу и пошёл по насыпи в ночь. На железной дороге колебались фонари-семафоры, и промчался один чёрный локомотив в железной броне, так что ещё долго слышалось, как на стыках размеренно стучат рельсы, будто кто-то бьёт по ним кувалдой. Из-за заборов, амбаров и складов, которые лишь угадывались в темноте, свистел северный ветер и ледяными волнами переливался через мелкие и едва заметные конструкции, воздвигнутые человеком на пустой земной коре ради своих жалких, незначительных и для природы совершенно безразличных намерений.
Ледяной ветреный поток переливался через северные холмы в долину, на дне которой целых пять дней словно отравляющий газ бесновался южный ветер, под ударом вихря на хребту горной гряды вспенивались облака, как дельфины на морских волнах, туман стал исчезать, и показались звёзды.
Профессор Кукец вспомнил эти звёзды c астрономических карт (хотя ему всегда было неприятно, когда кто-нибудь начинал говорить о звёздах, так он сам изучал все эти звёзды и знал, и что на них всё так же бессмысленно и пусто, как и на этой нашей звезде), он на этот рад обрадовался этим далёким лучам и глубоко вздохнул, а ледяной северный ветер наполнил его внутренности словно чаша холодной воды. — До чего же хорошо вот так, распрямившись, звёздной ветреной ночью стоять наперекор стихиям! Человек гибнет в вонючих пивных и прочих дырах, где все комнаты тесны, как коробки для сигарет! Здесь, на дне долины, мысли людей заняты предметами и вещами, у них остекленевший взгляд, ими движут планы и эгоизм. А ведь есть звёздные, ветреные, самые базовые сущности, которые во всём городе не понимает никто, кроме двух-трёх одиноких людей, которые вот так, в бегстве от всего и всех, бродят в одиночестве.
Ощущение этой, такой жизненной действительности только лишь и важно, и эту глубокую и единственную действительность не ощущает никто, об этом не говорит и не думает никто, правда, понять эту действительность — значит, стать для всех странным, одиноким, далёким, чуждым, непонятным, повсюду, для всех и всем совершенно по-идиотски лишний! А как раз в этом и проблема! Нужно сражаться день и ночь за эту действительность, и через эти гримасы и ужасы, безумцев и подлецов пробиться к уединению и к этой чистой, ветреной, звёздной купели. Действительно нужно уйти! Нужно уйти в свободные, голубые просторы! Нужно уйти! Слева остаются грязные очертания города и мерцание фонарей, лают собаки, город пустой, чуждый и отвратительный, а фонари на окраинах горят одинаково тоскливо, жутко, словно в то далёкое время, когда мы страдали из-за женщин (и из-за одной, и из-за другой, и из-за третьей), всё остаётся позади нас, собаки лают, а человек с палицей идёт по ясному небу между Орионом и Плеядами, и его шаль развевается в пространстве. Это существует в действительности, как самая истинная и самая глубокая реальность. Гармония мирного и тихого глубокого дыхания далёких пространств, где нет ни дождя, ни церквей, ни учительской, ни тетрадей по математике, ни каких-либо сумасшедших, обволакивающих человека своим бредом как слюнявые улитки. Ветер свистит, человек идёт смело и уверенно, звёзды скрипят под ногами, и всё позабыто. Человек теперь больше не какой-то определённый человек, Рафаэль Кукец, учитель математики и физики в такой-то и такой-то средней школе, и не проживает в маленьком провинциальном городе с кишащими клопами кафанами и тремя памятниками (двумя генералами и одним монахом). Грязные улицы, опущенные занавески, запертые на замок двери, а в тавернах вино, одиночество и дым. Ох, как должно быть неприятно жить в такой маленьком городе, где человеческие головы — лишь водянистые тыквы, наполненные пошлой мешаниной, и где всё ограниченно и скучно. Вот так нужно взбираться вверх, на ветру, свободно, энергично, решительно! Рафаэль Кукец отхлебнул ветреного эликсира, наполнился им словно параплан и летел всё дальше. Он энергично продвигался вперёд шаг за шагом, ударяя своей деревянной палицей звёздные миры слева и справа, будто разбивая стекло. Звёзды и солнца разлетались, сверкая в голубом стеклянном пространстве, а глубоко внизу над городом северный ветер насвистывал песни, полные кислорода, который поднимался на поверхность и пенился, как пузырьки над болотом. На следующее утро прохожие нашли тело Кукеца на туманной железной дороге, и власти смогли установить личность трупа только после необычайно долгого расследования. Был ли это несчастный случай или самоубийство — определить было невозможно.