— Если бы она сказала ему, что это его ребенок, как я ей велела, он бы пришел. А он не пришел! Наверняка она пришла к нему и пела псалмы, да плела свои истории. — Юлия расплакалась. — Если она сделала все так, как я велела, почему он не пришел ко мне? Откуда это ненавистное молчание?
— Потому что ты думала, что он будет жить с тобой так, как этого хочется тебе, — сказал Марк, — а это невозможно. — Испытывая жалость к сестре, Марк вздохнул и обнял ее. — С этим покончено, Юлия. Есть в жизни вещи, которые восстановить уже нельзя.
Юлия припала к нему и дала волю слезам. Успокоившись, она отошла и присела на холодную мраморную скамью в небольшом алькове. Марк сел рядом. Юлия печально посмотрела на него.
— Почему любовь так сжигает тебя, что кажется, будто она поглотила тебя целиком, а потом, когда все проходит, остается только вкус горечи на губах?
— Не знаю, Юлия. Я сам часто об этом думал.
— С Аррией?
— С Аррией и другими, — сказал он.
Юлия слегка нахмурилась.
— Только не с Хадассой. Почему?
— Потому что она не похожа ни на одну из тех женщин, которые были в моей жизни, — тихо сказал Марк и взял сестру за руку. — Сколько рабов готовы отдать жизнь, чтобы защитить своих хозяев? Если бы не Хадасса, Кай убил бы тебя. Она преданно служит тебе, и не по обязанности, как Енох или Вития, или другие рабы, а из чувства любви. Есть в ней что–то редкое и прекрасное.
— Что–то редкое и прекрасное… — машинально повторила Юлия. — Но все–таки она рабыня.
— Если ты освободишь ее, она будет свободной.
Юлия тут же подняла на него свой взгляд.
— Она мне нужна, — поспешно сказала она, чувствуя внезапно нахлынувшее на нее необъяснимое чувство паники. — И сейчас она мне нужна, как никогда.
Марк посмотрел на ее большой живот и закивал головой.
— Тогда я подожду, — тихо сказал он, — пока не родится ребенок.
Юлия не ответила. Она неподвижно смотрела в пол, и Марк почувствовал, как его охватил какой–то странный холод, когда он увидел пустоту в глазах своей сестры.
35
После долгих и тяжелых родов у Юлии родился сын. Акушерка передала кричащего младенца Хадассе. Это был прекрасный, здоровый ребенок, и Хадасса чувствовала удивительную радость, когда она осторожно омывала его и натирала солью. Завернув младенца в теплые простыни, она подошла, чтобы положить его рядом с матерью.
— Твой сын, моя госпожа, — проговорила она и улыбнулась, наклонившись, чтобы передать его Юлии.
Юлия отвернулась.
— Отнеси его к ступеням храма и оставь там, — прохрипела она. — Он мне не нужен.
Хадасса испытала такое чувство, будто Юлия ударила ее.
— Моя госпожа! Прошу тебя, не говори таких слов. Ты же не хочешь этого. Это твой сын.
— Это сын Атрета, — с горечью произнесла Юлия. — Пусть он вырастет храмовой проституткой или рабом, как его отец. — Она повернулась к Хадассе. — А лучше всего оставь его подыхать где–нибудь на скале. Он вообще не должен был родиться.
— Что она сказала? — спросила акушерка, держа в руках окровавленный кусок ткани, который она ополаскивала в холодной воде. Пораженная, Хадасса отступила несколько шагов от Юлии.
— Она сказала бросить его где–нибудь в горах. — Голос Юлии прозвучал как будто из темноты.
Инстинктивно Хадасса прижала ребенка к себе.
Акушерка запротестовала:
— Но у ребенка нет никакого изъяна. Он родился здоровым.
— А кто ты такая, чтобы тут рассуждать? Мать решает, как поступить с ребенком, а не ты. — В комнату вошла Калаба, которая ждала неподалеку, когда закончатся роды. — И если госпожа Юлия не хочет его, так тому и быть. Ее право либо отказываться от него, либо оставить у себя, если она захочет. — Акушерка отступила, не смея ей перечить. Калаба перевела свой холодный и бездушный взгляд на Хадассу.
Хадасса в отчаянии склонилась над Юлией.
— Прошу тебя, моя госпожа, не делай этого! Это же твой сын. Посмотри на него. Пожалуйста. Он так прекрасен.
— Не хочу я на него смотреть! — закричала Юлия, закрыв лицо бледными руками.
— И не смотри, Юлия, — мягко произнесла Калаба, по–прежнему не отрывая своего пристального и жгучего взгляда от Хадассы.
— Моя госпожа, ты потом будешь жалеть об этом…
— Если Атрет не захотел его, то и я не хочу! Зачем он мне нужен, если всякий раз, когда я буду смотреть на него, я буду чувствовать себя несчастной? Я не по своей вине забеременела. Почему я должна страдать за какую–то ошибку? Убери его от меня!